ПОСЛЕ «ВСКРЫТИЯ»
Меня уложили на кушетку, обработали раны и хотели зашивать. Но я не дался, и они уже собирались связывать меня. Потом решили поставить скобу на живот и наложить повязки, в случае заражения они ответственность с себя снимали.
Даже несмотря на боль и апатию к жизни, я обратил внимание, что в тюрьмах девушки-казашки были очень красивыми, хотя на воле большинство из них мне не нравились в силу общих «дефектов», а тут прямо красота – у одной глаза голубые, у другой зелено-желтые, сами стройные. В общем, я очень удивился, хотя и отдаю себе отчет, что эти эмоции были вызваны длительным воздержанием и отсутствием женского внимания в целом.
У меня вызывало шквал внутренних эмоций, когда ухоженные женские руки обрабатывали раны, прикасаясь к коже. В общем, я пересидок уже тогда был. Меня положили под капельницу, спросив, почему отказываюсь от еды. Я ответил, что требую встречи с прокурором и собственной безопасностью КУИС.
Потом меня привели обратно, даже дали матрац, чтобы было мягче лежать, но, когда я смотрел на него, невольно задавался вопросом: «Сколько, интересно, на нем умерло народу до меня?» Фактически для тюрьмы я создал ЧП, спровоцировав оперативный отдел на «игры», их оперская машина заработала на всю силу.
Об их методах работы можно написать подробно, но тогда это будет отдельная книга. Могу рассказать об одном эпизоде, который мне запомнился особо. В лагере был перспективный смотряга, с будущим, как говорят в этих случаях. Но он напрочь отказывался даже разговаривать с ментами.
Они искусственно создали ему нарушения и водворили в ПКТ (помещение камерного типа) на два месяца. До этого он не кололся и старался с наркоманами не общаться – не уважал он их. Опера подсадили к нему двоих, которые тоже занимались делами, но были наркоманами. В итоге, снабжая их героином, опера добились того, что от однообразия и безделья он тоже попробовал.
И в результате из ПКТ вышел совсем другой человек – наркозависимый, а значит, управляемый. В итоге его вывезли в режимный лагерь, где он стал ярым членом СПП (секции правопорядка).
Это обычная практика у мусоров, но такие использованные – самые опасные, так они знают все нюансы лагерной жизни и психологию осужденных.
ПОДСАДНЫЕ
Утром у меня взяли заявление на голодовку, но уже к одиннадцати часам насильно подняли в камеру, хотя я им говорил, что нахожусь на голодовке третий день и мне нельзя находиться среди общей массы. Вместе со мной завели еще двоих, а еще один уже был в «хате»: типа камера только заселяется, хотя она, чувствовалось, была жилая. Даже черно-белый телевизор был.
И меня не покидала мысль, что попал я в пресс-камеру и будут меня уже добивать «красные» зэки. Первым делом я заорал: «Что за камера? Я спрашиваю, что за камера?» – и собрался втыкать ручку в глаз либо в шею первому, кто попытается напасть. Но тут один сообразил и сам громко закричал: «Людская! Людская камера!»
Я немного успокоился, но все равно опасался. Потом подумал, что они, если захотят, и во сне достанут, а организм уже ослаб и требовал сна. Поэтому решил пустить все на самотек. Позже они признались мне, что напугались, так как вид у меня был бешеный. Я распознал, что они все подсадные по их расспросам и тому, что каждый куда-то выходил, а приходил с блоками сигарет, хотя в режимных тюрьмах все пачки вскрывают, а отсюда вывод…
Мне даже разрешили смотреть ночью телевизор и не вставать при обходе администрации, хотя хотели, чтобы я делал им доклад, сколько народу в камере и кто дежурный. Когда я ложился, то долго не мог встать: боль в теле была сильная.
КАК В КИНО
Потом был неоднократный разговор с начальником тюрьмы («хозяином»), который сетовал, что его подчиненные очень уж рьяно выполняют свою работу, выполняя приказ по-своему. Первый раз в кабинете, когда хозяин предложил сесть, я вспомнил «Кавказскую пленницу»: когда главному герою в зале суда предложили присесть, он отказался, так как в заднице был заряд соли.
Единственная разница в том, что я не мог присесть, так как были опухшие, с рассеченной кожей, черные ягодицы, – от ударов дубинок. Потом приехал специальный прокурор, служба собственной безопасности КУИС, меня внимательно выслушали, а ответы прислали такие: доводы, указанные в жалобе такого то, не нашли своего подтверждения. И была написана крайне отрицательная характеристика – склонен к суициду, немотивированно агрессивен к персоналу и так далее.
В общем, нахождение в этой тюрьме тоже несколько глав для отдельной книги. На этап меня провожал почти весь персонал, интересно было смотреть на их лица, как будто избавлялись они от тяжкого бремени. Дальнейшие пересылки я «пролетел», почти нигде не задерживаясь больше чем на полдня. И в итоге я ехал в автозаке на режимный лагерь для «корректировки» отношения к сотрудникам КУИС.
