Несколько лет подряд Николай Лосев снимал военно-патриотические мероприятия, которых в современной России проводится очень много. Обычно такие акции направлены на детей: они стреляют по мишеням, разбирают на скорость автомат Калашникова и даже штурмуют фанерный Рейхстаг. Лосев документировал предвоенную эпоху, а когда началась война, покинул Россию и переехал в Казахстан.
Пётр Троценко: Как быстро пришло понимание, что нужно уезжать из России?
Николай Лосев: Практически сразу. Когда случилось 24 февраля, стало понятно, что российские власти убивают две страны: Украину — оружием, а Россию — тем фактом, что вторглись на территорию соседнего государства. Потом я понемногу начал анализировать и понял, что, во-первых, я это всё не поддерживаю. Когда я в детстве читал Жюля Верна и Стругацких, то ждал от XXI века какого-то другого будущего, а вместо этого увидел классическую войну ХХ века. Следующий шаг анализа — оценка личных последствий. Да, я могу высказывать свою точку зрения, но за нее наступает ответственность, в том числе и уголовная. А садиться в тюрьму вообще не хочется, потому что у меня есть социальные обязательства, которые, кроме меня, никто выполнять не будет.
А еще я понял, что одинок в своем протесте. Когда в 2014 году я пришел на первый антивоенный митинг (в 2014 году Россия развязала войну на юго-востоке Украины и аннексировала Крым), то там собралось человек 100 протестующих и примерно три тысячи ментов. Причем у ментов не было явного приказа что-то с этим делать, поэтому они просто наблюдали за людьми с плакатами и даже никого не задержали. Но если бы туда пришло хотя бы 20 тысяч человек, которые были на митингах в поддержку [оппозиционного политика Алексея] Навального, то это было бы хоть что-то, а так ты понимаешь, что довольно одинокий человек.
Пётр Троценко: Ваше путешествие можно условно назвать путешествием из Петербурга в Алматы. Вы ведь просто погрузили вещи в машину и поехали. Почему именно в Казахстан?
Николай Лосев: Изначально выбирали между Арменией и Казахстаном, а мы не были ни в одной из этих стран, но плюсом стало то, что в Казахстан был открыт сухопутный въезд и можно было поехать туда на машине. В дороге мы немножко пожалели о таком решении, потому что автомобиль ломался и до Алматы добирались около двух недель, то есть это было непростое путешествие.
Тут стоял вопрос, насколько быстро можно натурализоваться, потому что в ту же Финляндию, которая очень близко от Питера, не так просто переехать, к тому же мой основной источник дохода не фотография, а работа в сфере IT, а в Финляндии у меня нет рабочей визы. Основные направления, куда ломанулось русское IT, — это Армения и Грузия. А в Казахстан боятся ехать из-за Январских событий, потому что условно он считается небезопасным местом. Я, конечно, не могу ничего говорить про Январские события, потому что не нахожусь в политическом контексте Казахстана и у меня пока что нет сформированного мнения. Но я понимаю, что это событие произошло, у него нет активной фазы продолжения и Казахстан по-прежнему остается безопасным местом.
Мы уехали на сотый день войны, это символично получилось, конечно. И по пути я высматривал символы войны, буквы Z и V. Иногда встречал эти буквы на фурах или в городах, которые мы проезжали, например Сызрань и Оренбург. Эти знаки висят на улицах, эти знаки наносят на одежду. И если в Питере нужно ещё как следует поискать эти символы, то в Сызрани или Оренбурге они на каждом шагу — будешь проезжать город и, скорее всего, увидишь. Но внешняя символика, которую вешают официальные власти, не так важна, нужно всегда смотреть, что носят люди и что рисуют на своих автомобилях.
Пётр Троценко: Если вы читали пропагандистскую российскую прессу, то вам, возможно, попадалась информация про русофобию, «языковые патрули» и «разгул национализма» в Казахстане? Что вы об этом думаете?
Николай Лосев: Информация попадалась, но, во-первых, где сейчас нам, русским, рады? Во-вторых, когда я ездил в Украину после 2014 года, меня потом на полном серьезе люди спрашивали, видел ли я бандеровцев и не было ли мне страшно. Нет, в Украине я бандеровцев не видел, а в Казахстане не встречал националистов. Понятно, что в любом обществе есть какой-то процент националистов, но в здоровом обществе это никогда не будет мейнстримом. Они всегда будут присутствовать где-то на периферии. Есть такая болезнь туберкулез — ну живут с ним люди и живут. Есть такая болезнь у общества — национализм, но и с ним общество может жить, он не является основополагающим для страны, иначе эта страна пропала. Опять же, можно посмотреть на Россию.
Пётр Троценко: Вы считаете, что в России сейчас национализм?
Николай Лосев: Подскажите, как в России многие называют приезжих из стран Центральной Азии? Не знаю, можно ли это публиковать, но скажу, что словом на букву «ч». Поэтому, да, к сожалению, национализм в России есть, но если раньше он был просто на бытовом уровне, то сейчас перешел на государственный. При этом государство открыто национализм не поддерживало, но и русские марши не запрещались. И фотография зигующего Рогозина в интернете присутствует (в 2007 году ныне экс-глава «Роскосмоса», а тогда депутат Государственной думы Дмитрий Рогозин на шествии русских националистов выбросил руку в приветственном жесте, который использовали сторонники Гитлера в нацистской Германии. — Ред.).
Пётр Троценко: Вы несколько лет подряд снимали военно-патриотические мероприятия, где заставляют детей ходить строем, разбирать на скорость автоматы и учат, как не подорваться на мине. Не было ли это звоночком к грядущим переменам? Тут волей-неволей подумаешь, что надо уезжать.
Николай Лосев: Тогда эти военно-патриотические мероприятия казались темой для внутреннего потребления. Много кто недооценил, насколько серьезно эта история капает россиянам на мозги. Я помню СССР, какая там была коннотация? Что Советский Союз — самая мирная страна на свете, что мы против агрессивной войны, но если к нам придет враг, то будет такая битва за мир, что камня на камне не останется. А сейчас что говорят? Россия в кольце врагов, агрессивное НАТО хочет на нас напасть. Я спрашивал у людей: вы серьезно думаете, что НАТО хочет на нас напасть? Зачем нападать на страну, в которой уже есть McDonald's и которая продает все, какие хочешь, ресурсы по рыночной цене?
Пётр Троценко: Со многими друзьями и знакомыми вы прекратили отношения после нападения России на Украину?
Николай Лосев: Мой круг общения зачистился уже давно и на других пересечениях, потому что война началась 24 февраля, а Путин начался раньше. Он начался с «Курска», и после этого не было никаких сомнений, что это за человек и что он может сделать со страной. Просто уровень дна был выше. Некоторые знакомые отпали после 2014 года, некоторые, уже последние, после 24 февраля.
Пётр Троценко: А как обстоят дела с родственниками?
Николай Лосев: Моей маме 80 лет, и я не совсем понимаю, зачем с ней спорить о политике. Мы всё равно не разговариваем о политике, мы разговариваем о каких-то наших делах, и я безумно благодарен ей, что я такой, какой есть. Это во многом ее заслуга. А люди, которые осознанно выбирают сторону нынешней власти, меня, конечно, удивляют. Особенно если человек занимает хорошую позицию, строит карьеру, ездил по Европе, всё видел, что с тобой не так?
Пётр Троценко: Что, по вашему мнению, будет с Россией дальше? Сможете ли вы когда-нибудь вернуться на родину?
Николай Лосев: Я думаю, нет. Страна уничтожена. Украина выживет, она кровью и ценой жизней отстаивает свою государственность. А Россия уничтожена во многих смыслах — политическом, экономическом, культурном. Даже если завтра случится чудо — умрет Путин, из тюрьмы выпустят Навального, которого выберут на свободных президентских выборах, и у власти будут нормальные люди, — всё равно Россию придется восстанавливать многие и многие годы. А мне 45 лет, и я не готов еще раз жить на сломе эпох. В 90-е хотя бы была надежда, что мы победили коммунизм, что теперь вольемся в мировое сообщество и всё будет классно. Но в результате получилось то, что мы видим. В России очень много людей, которые тоскуют по Советскому Союзу и говорят: какую страну просрали! Ну ничего, вы насрали её обратно.
Если взять средний, не самый пессимистичный сценарий, на восстановление страны уйдет десять лет. Если добавить чуть пессимизма — а в России это никогда не лишне, — то 15–20 лет. Представьте, сейчас мне 45 лет, что такое в моем случае 15–20 лет? Это вся активная, рабочая жизнь, что отпущена мне сверху. А что если через 10 лет они снова свернут демократию и приведут второго Путина? Вы будете кругами еще лет сто ходить, и зачем мне во всём этом участвовать? Спасибо, я уже видел, как Россия упустила свой исторический шанс, и присутствовать при еще одном уже не хочу.
КОММЕНТАРИИ