Азаттык уже беседовал с Любой, это было в первые дни войны. Тогда она рассказывала, что очень полюбила Мариуполь, говорила, что он «клевый и развивающийся». Спустя несколько дней Люба вместе с другими жителями Мариуполя оказалась в блокаде. Недавно она вышла на связь: им с мужем удалось выбраться из разрушенного города и добраться до Европы.
«ПАША УСПЕЛ ВЫСКОЧИТЬ ИЗ КВАРТИРЫ ЗА СЕКУНДУ ДО ВЗРЫВА»
Пётр Троценко: Расскажи, что случилось, когда у вас пропала связь и мы потеряли возможность общаться. Кажется, это было первого марта.
Любовь Запевалова: Первого марта связь еще худо-бедно работала, иногда удавалось отправить пару сообщений и что-нибудь получить в ответ. Но под вечер связь совсем пропала. Первого числа бомбили центр города, а на следующий день лупили уже по нам. Второго марта к нам в квартиру залетела «градина» (снаряд от реактивной системы «Град». — Ред.). Сначала она попала в перекрытие балкона, затем взорвалась в квартире, а хвостовик улетел в подвал. Паша успел выскочить из квартиры за секунду до взрыва. Взрывной волной погнуло железную дверь (хорошего, плотного металла) и раздолбало замок. Пашиной маме сильно ударило дверью по спине. Повезло, что не ночью прилетело. В этой комнате стояла наша кровать, на ней потом валялись рамы, бетон, арматура и какая-то покореженная металлическая штука в полметра.
В общем, нас бомбили со второго по двенадцатое марта. Потом бомбардировка стала затихать. Было несколько «выходных», когда вообще было тихо. Люди выдыхали. А потом всё начиналось по новой. Электричества не было, телефоны разряжены, связи не было вообще никакой. Пятого марта отключили газ, и мы начали готовить на кострах. Погода тоже решила подшутить: в середине февраля было плюс 12, а в марте был мороз, не выше минус 5, но в Мариуполе влажный морской климат и любой мороз чувствуется сильнее.
Пётр Троценко: Как вы питались? Что было с продуктами и водой?
Любовь Запевалова: Крупы были. Если кому-то не хватало еды, соседи подкидывали. С водой было хуже. Мы жили на первом этаже. Когда к нам залетел снаряд и загорелся подвал, то вся наша вода ушла на тушение. Поэтому воду экономили как могли, а когда стало совсем туго, сливали бойлеры. Ну еще нам повезло: рядом была сауна была с бассейном — бегали туда под обстрелами, пили хлорированную воду.
Семнадцатого марта в наш дом снова попал снаряд, в соседнем подъезде загорелась квартира. На балконе третьего этажа взорвался самогонный аппарат. Этот пожар мы тушили несколько дней, потому что периодически разгоралось снова. Когда всё более или менее остыло, мы ходили по сгоревшим квартирам и собирали остатки еды. Так и выживали. Первая гуманитарка приехала 25 марта. Хлеб привезли. Позже начали привозить крупы и воду.
Пётр Троценко: Гуманитарная помощь была уже российская, получается?
Любовь Запевалова: Да, российская. Тогда по городу уже вовсю гуляли россияне.
Пётр Троценко: Как они себя вели? Как к ним относились местные жители?
Жителям было уже всё равно, кто ходит по городу, лишь бы геноцидить перестали.
Любовь Запевалова: Именно россияне вели себя более или менее адекватно. А вот «дэнээровские» вели себя ужасно, чеченцы тоже. Жителям было уже всё равно, кто ходит по городу, лишь бы геноцидить перестали. Идейные украинские ушли на фронт или в территориальную оборону. Идейные пророссийские радовались и орали: «Ура!»
Пётр Троценко: Под геноцидом подразумеваешь бомбардировку?
Любовь Запевалова: Ну да. А как еще можно сказать, когда лупят по жилым домам всеми подряд орудиями, которые не могут взять точную цель? Сейчас тебе любой житель Мариуполя на слух отличит полет «Града» от мины, танковый залп от РПГ, не говоря уже о выстрелах разного калибра, потому что все мы это слушали каждый день почти два месяца.
В конце марта наши соседи-алкаши, у которых мы жили, потому что нашу квартиру разнесло, решили «подружиться» с проходящими мимо «дэнээровцами». Вместе напились. «Дэнээровцы» палили в воздух, рассказывали, как можно выпустить кишки, просто выдернув чеку из гранаты. Потом уснули на лавочке нашего дома, потеряли автомат. Потом проснулись и начали наших соседей, с которыми пили, допрашивать. Однажды чеченцы докопались до наших ребят, пытались забрать паспорта, стреляли в асфальт при толпе людей, даже не думая о рикошете. Еще какой-то «дэнээровский» ходил по домам в поисках проститутки. В итоге в нашем подъезде на его глаза попалась я и еще одна девчонка. Об ужасе всего рассказывать не буду, но нас в итоге не тронули, хоть и жути нагнали.
«ПО УЛИЦАМ ЕЗДИЛ ГРУЗОВИК-ТРУПОВОЗКА И СОБИРАЛ МЕРТВЕЦОВ»
Пётр Троценко: Какие настроения у людей были во время блокады и бомбежек? Разговаривали про политику или переключились в режим выживания, а всё остальное ушло на второй план?
Любовь Запевалова: Настроения были абсолютно разные. От «Україна — понад усе» («Украина — превыше всего») до «Вперед, Россия!».
Пётр Троценко: Очевидцы рассказывали, что людей хоронили прямо во дворах домов.
Любовь Запевалова: У нас то же самое было: прямо около дома мини-кладбище. Паше приходилось и закапывать умерших, и раскапывать. Однажды он копал могилу под залпами «Градов», потому что был единственным среди мужиков нашего подъезда, кто согласился помочь. Одного покойника решили эксгумировать, чтобы похоронить по-человечески, Паша тоже помогал. В основном, конечно, люди умирали своей смертью, если это можно так назвать. Старики, не выдерживая обстоятельств, диабетики гибли без лекарств. Были и те, кто не выдерживал и спрыгивал с крыши. Очень много людей сгорело или осталось под завалами. Их потом должны вроде бы эмчээсники доставать. А еще по улицам ездил грузовик-труповозка, собирал валявшихся мертвецов.
Пётр Троценко: То есть вот ты идёшь по улице, а по обочинам лежат трупы?
Любовь Запевалова: Ну да. На обочинах, в машинах. Человек — скотина такая — ко всему привыкает. Когда я вышла в первый раз на Азовстальскую улицу, хотелось упасть на колени и рыдать от вида руин. А потом ничего, привыкла, потому что вокруг вообще другой картины не было: все дома разрушены, все улицы разбиты.
Пётр Троценко: Как проходил ваш день? Из чего он состоял, чем наполнялся? Иными словами, как вы выживали физически и морально?
Любовь Запевалова: В разное время — по-разному. Пока нас бомбили, мы в основном спали, но урывками: когда слышали, что где-то рядом разрываются снаряды, сразу выбегали в коридор. Пока не разрядились телефоны, пытались ловить связь. Еду готовили на костре, это занимало очень много времени. Добывали дрова. Иногда во время бомбежки прибегали люди из других домов в поисках укрытия. Восьмого марта мы получили «подарок» в виде бабушки с рассеченной рукой. Так получилось, что я была негласным медиком подъезда, держала у себя все лекарства. Бабушку обработали, замотали, зафиксировали и отправили в медпункт, потому что рана была обширная. Через пару месяцев приходил ее внук, благодарил, сказал, что выжила.
Как мы чувствовали себя морально? Лучше не спрашивай. Когда выносили магазины, а это случилось еще третьего-пятого марта, в основном выносили алкоголь, которым гасились. Я не особо пьющая, но вернулась к курению. Бросила вот неделю-две назад. Физически — заматывались во всё, что находили, потому что было очень холодно.
Пётр Троценко: Магазины выносили в буквальном смысле? Грабили?
Любовь Запевалова: Некоторые магазины вскрывали люди, некоторые отдавали на разбор сами хозяева, понимая, что вокруг ад. Как показал потом обзор, на самом деле вскрывали вообще всё, даже ювелирные магазины. Хотя кому в то время это золото было нужно? Я это осуждаю. Человеком нужно оставаться даже в такой ситуации. Мы ходили только по брошенным квартирам, брали еду и медикаменты. Иногда еще одежду теплую собирали, отдавали потом соседям или старикам.
«ПОКА ИДЕТ ВОЙНА — В КАЗАХСТАН ТОЧНО НЕ ПОЕДЕМ»
Пётр Троценко: Когда началось затишье и стало понятно, что шансы выжить стали выше?
Любовь Запевалова: В конце марта, наверное. Фронт ушел дальше. Вокруг всё еще продолжался ад, но мы уже точно знали, что наш район взят и нам в лицо не прилетит.
Пётр Троценко: Ваш район взяли, а дальше что? Как вели себя оккупанты?
Любовь Запевалова: Нас особо не трогали, а в соседнем дворе выселили весь дом, дав пять минут на сборы, и вывезли в «эвакуацию». А в квартиры позаселялись «вояки». Не знаю, кто именно, там мешанина была. Воду привозили. Сначала была толкучка, непонятки. Стреляли в воздух, чтобы разогнать людей. Потом начали организовывать очереди.
Людей много собиралось, стали выдавать по номерам — цифры на руке писали, как концлагерным. Занимали очередь в четыре утра сразу на весь дом. Но всё равно была неразбериха, много орущих, недовольных. Стали выдавать по десять литров на человека. В общем, основная характеристика этого времени: очень много очередей и постоянное ожидание. Так дни и проходили в очередях и ожидании. А вот нашему другу не повезло: однажды наткнулся на спецназ. Чуть ухо не отрезали. Говорят: «Спецназ "Паук"! Запомни!» Ну мы и запомнили. Можешь написать, что они садисты.
Пётр Троценко: Что еще за «Паук»? Они так себя называли?
Любовь Запевалова: Понятия не имею, как у них там, как это разделяется. Просто сказали: «Запомни. Мы — спецназ "Паук"».
Пётр Троценко: Расскажи, как вы выбрались из Мариуполя?
Любовь Запевалова: У знакомого друг довозил людей до границы в Новоазовске. Небесплатно. Через границу пешком проходили. С российской стороны стояли таксисты и увозили или в Таганрог, или в Ростов. Тоже небесплатно, разумеется.
Пётр Троценко: То есть дороги уже были открыты? Сколько брали за перевозку?
Любовь Запевалова: А мы выезжали уже после взятия «Азовстали», так что такси уже ходили. За перевозку с нас взяли копейки, потому что по знакомству, а так — полторы тысячи гривен с человека брали (около 23 тысяч тенге. — Ред.). С российской границы в Ростов — три тысячи рублей (около 25 тысяч тенге по нынешнему курсу. — Ред.), в Таганрог — полторы тысячи (примерно 12 700 тенге. — Ред.) за всех, кто в машине.
Пётр Троценко: Удалось уехать всей семьей?
Любовь Запевалова: Мы вчетвером уехали: Паша, его младший брат, друг брата и я. Родители остались в Мариуполе, за квартирой следить. Там говорили, что если кто-то живет в квартире три месяца, то может забрать ее себе. Чтобы такого не произошло, родители и остались.
Пётр Троценко: Как вы чувствовали себя в России после того, что пришлось пережить в Мариуполе?
Любовь Запевалова: Мы проехали через друзей, это адекватные ребята. Впервые повидали многих, с кем были знакомы только онлайн. От этого в целом было радостно, но эти буквы Z вокруг дико бесили. Когда приехали в Питер, то по городу я почти не гуляла, потому что дикая обида взяла: у них на болоте всё целое, и при этом запущенное, неотреставрированное; исторические дома в Мариуполе, которые совсем недавно отремонтировали, превратили в пепелище. Злость берет. Мариуполь был лучшим. Развивающимся. А Питер превращают в тухлую помойку, где занимаются только новостройками и церквями.
Пётр Троценко: Почему решили ехать в Европу, а не в Казахстан к родственникам?
Любовь Запевалова: Пока идет война — в Казахстан точно не поедем. Одна из главных причин — страх, что и здесь может начаться война. Страна граничит с Россией, Уральск — в часе езды от границы.
Пётр Троценко: Вы сейчас в Германии. Что намерены делать дальше?
Любовь Запевалова: Для начала — получить хотя бы какое-то жилье, найти работу, заново налаживать жизнь. Мы же сейчас в лагере для беженцев. В Мариуполе возвращаться некуда: от квартиры нас освободили освободители». Жить в одной квартире с родителями тоже не лучшая идея. Если город вернется в лоно родной Украины — вообще не вопрос, новую квартиру купим. Я всей душой люблю этот город и эту страну. А вообще, не знаю. Недавно на украинский номер пришла эсэмэска, что 28 июня по всей Латвии включат проверку сирен тревоги. Неужели война нас и в Европе может достать?
КОММЕНТАРИИ