Азаттык продолжает проект к 25-летию независимости Казахстана под названием «Независимые люди». Это серия интервью с известными людьми — политиками, музыкантами, журналистами, экономистами, артистами, — которые являлись моральными авторитетами и лидерами общественного мнения, а также известными медиаперсонами с начала 90-х годов и до сегодняшних дней. Герои проекта рассказывают, какие цели они ставили перед собой и перед своей профессией в новой стране и к чему в итоге они лично и их дело пришли в 2016-м году.
В 18-й серии проекта лидер движения пенсионеров «Поколение» Ирина Савостина объясняет, почему в изоляторах 90-х было хуже, чем в лагерях на Колыме в 30-х; как Заманбек Нуркадилов помог пенсионерам, а потом подставился перед ними и кто отвечает на письма быстрее — Сталин, президент США или казахстанская власть.
«ПРОТКНИ МЕНЯ, РАЗ ТАКОЕ ДЕЛО!»
С Ириной Савостиной, лидером движения пенсионеров «Поколение», одно упоминание о котором вызывает холодок внутри любого чиновника 90-х, нам долго не удавалось связаться. Телефоны движения предсказуемо молчали (уже потом мы узнали, что как таковое «Поколение» исчезло), а по номеру, данному в адресной книге, никто не отвечал. Более того, те, кто так или иначе стыковался с движением по ходу своей деятельности, тоже не знали, куда Савостина подевалась.
И хотя Ирина Алексеевна уже много лет живет в одном и том же доме в районе «Атакента» в Алматы, установить связь с ней удалось по чистой случайности. Ситуация из разряда «Не было счастья — да несчастье помогло»: во время оттепели большая льдина упала на балконную пристройку в квартире Савостиной и пробила крышу. Савостина заняла денег на ремонт, но первый мастер, сделав часть работ, исчез в неизвестном направлении. Вторая бригада с помощью нового займа ремонт доделала, но потом стала просить денег еще. Пост в Facebook’е об этом написала журналист Гульжан Ергалиева — и через нее удалось договориться с Савостиной о встрече.
Так совпало, что на встречу к Савостиной в одно время пришли четыре человека: два журналиста и руководитель строительной бригады со своим помощником. Делегацию встретила сама Савостина, — опирающаяся на две трости женщина в красном жакете и с острым взглядом, — женщина-соседка, зашедшая помочь по хозяйству, бюст Ленина, магнитик со Сталиным на холодильнике и хитро смотрящий с большого портрета на балконе Кунаев. Пока корреспонденты Азаттыка настраивали аппаратуру на том самом отремонтированном балконе, Савостина разговаривала на повышенных тонах с бригадиром, который хотел получить еще денег за работу.
— Нет у меня денег! — громко крикнула Савостина. — Разговор окончен!
— Э, как окончен?! — возмутился бригадир. — Моим ребятам же тоже надо семьи кормить!
— Вы и так денег кучу взяли! Каждый день приходили: дай еще три тысячи, еще три!
— Это же на материалы… — попытался объяснить второй рабочий.
— Чеки! Где чеки? — пробуравила его взглядом сквозь очки Савостина.
— Я на базаре брал, какие чеки?
— Всё, разговор окончен, я сказала! — Савостина начала усаживаться за стол.
— Вы еще что-то журналистам собираетесь говорить, чему вы будете народ учить? — возмутился бригадир.
Савостина вскочила и, схватив со стола большой нож, подала его бригадиру острием к себе.
— Ну, на! Проткни меня, раз такое дело! — крикнула она. — Что ты от меня еще хочешь?
Бригадир отшатнулся, грязно выругался и вместе с помощником быстрым шагом вышел из квартиры. Савостина тяжело опустилась обратно на стул и обратилась к несколько оцепеневшим журналистам:
— Что вы хотели, ребята?
Рядом абсолютно невозмутимо протирала полы в квартире соседка Савостиной.
«БИЛЛ, НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ НА ВСЁ ЭТО ДЕРЬМО»
Лидер общественного движения "Поколение" Ирина Савостина показывает журналистам фотографии. Алматы 12 декабря 2016
Вячеслав Половинко: Вы помните, как распался Советский Союз? Что вы в этот момент делали?
Ирина Савостина: Когда распался Советский Союз, меня это очень удивило. Я родилась в СССР и в нем воспитана. Мы жили на Колыме, мой отец был большим начальником — начальником снабжения Колымы. Тогда больше двух-трех лет на одном месте никого не держали: видимо, чтобы блата не было и взятки не брали. И в 47-м году мы переехали в Алма-Ату и стали жить на Первой Алма-Ате (район вокзала Алматы-1. — Азаттык).
Мы с младых ногтей познавали жизнь, нас детьми возили на прииски мыть золото в фонд обороны. Я во втором классе уже могла отделить золото от пирита. Когда мы приехали сюда, отец стал руководителем управления трудовых лагерей-колоний, и мой трудовой стаж тоже начался там: с 15 лет я была посыльной в этом управлении. Мы очень рано взрослели — и когда в 90-х пошла повальная свобода, я этому не радовалась вовсе. И когда Союз распался, меня лично ужас взял. В СССР у нас не было разделения по национальному признаку, ценились везде только человеческие качества. Дети никогда не знали ничего о разврате и пороках. И потом, вот тебе сколько лет?
Вячеслав Половинко: Двадцать восемь.
Ирина Савостина: Ты всё равно должен помнить: в советское время помнишь хоть у кого-то решетки на окнах?
Вячеслав Половинко: У нас до середины 90-х их не было в квартире.
Ирина Савостина: А ключи ты куда клал от квартиры?
Пётр Троценко: Под коврик все клали.
Ирина Савостина: (Торжествующе показывая пальцем.) Вот, блин! Весь Советский Союз клал ключи под коврики. Народ был в то время честнее. Если человек вдруг упал — старались помочь ему. А сейчас — вот, пожалуйста (Машет в сторону ушедших работников.).
Пётр Троценко: Плюсы-то хоть были в распаде Союза?
В начале 90-х голод был натуральный. Мы — те, кто пережил войну, — старались крупы запасти как можно больше.
Ирина Савостина: Не было плюсов. Было только удивление и ожидание: а что дальше-то будет? Думалось: вот за границей хорошо живут (я два раза была в Чехословакии: там ковры не были дефицитом, а у нас тогда был тотальный дефицит всего), а как будет у нас? Мы не думали, что начнется повсеместный хапёж.
В начале 90-х голод был натуральный. Мы — те, кто пережил войну, — старались крупы запасти как можно больше. Я овсянки, пшена, риса покупала как можно больше: знала, что дальше будет еще хуже. Потом — когда стало средне уже — мы эту крупу птицам высыпали.
Так что в Советском Союзе было лучше. Вот если бы был Сталин… где-то у меня было постановление здесь…
(Савостина начинает просматривать бесчисленное количество папок и блокнотов на своем балконе. Кажется, что в них есть всё: от номеров телефонов давно ушедших из жизни соратников до технического описания счетчиков на воду, установленных еще в 90-х. «Вот, смотри!» — Савостина протягивает журналисту блокнот, на одном из форзацев которого аккуратно, даже любовно, наклеен распечатанный текст постановления Сталина от 1 марта 1950 года о снижении цен. Савостина, глядя на текст, едва не плачет: «Ты посмотри, какое снижение цен!»)
Вячеслав Половинко: Ну да — на 20–30 процентов.
Ирина Савостина: Видишь? Вот у нас вроде как дадут премии труженикам тыла, тем, у кого дети-инвалиды. А сегодня мне позвонил один чиновник и говорит: с 1 января поднимутся тарифы на всю коммуналку. То, что дадут, — всё уйдет в коммуналку. Ясно тебе? После войны очень тяжело было всем, но больше четырех копеек электричество не стоило.
И еще одно: пенсионеры начали возмущаться, когда одно время начали поносить Сталина. Что тебе сказать… У нас в семье детей было 12 человек, и когда мы строили дом на Первой Алма-Ате, нам дали 10 тысяч рублей кредита. Заплатили две-три тысячи рублей мы — и деньги кончились. Мать написала письмо Сталину с просьбой снять этот кредит. И от Сталина пришло письмо! В нем говорилось, что кредит снять не может, а может отсрочить его на три года.
А сейчас написала письмо Абдыкаликовой (Гульшара Абдыкаликова. — сейчас государственный секретарь Казахстана, в разное время была министром труда и соцзащиты и советником президента. — Азаттык) по поводу двух пенсионеров. Так оно даже не дошло ей!
Фотография 42-го президента США Билла Клинтона с личным автографом. Алматы, 12 декабря 2016 года.
Или вот, помните, была психическая атака на Клинтона с этой Моникой (Левински. — Азаттык), с этой ман… чуть не выматерилась. Ему тогда всю душу поистрепали. Я не выдержала и написала ему письмо: Билл, не обращай внимания на всё это дерьмо, лишь бы тебя Хиллари простила. Лишь бы ты президент был хороший — а на остальное насрать. Была в Америке, хотела твой портрет купить — а везде только эта Моника.
Так ко мне пришел человек, принес из Америки письмо. На, говорит, Клинтон прислал. А там его портрет, вон он висит.
(42-й президент США хитро улыбается с соседней стены.)
«ПОКА Я СИДЕЛА, ВЕСЬ ПЕРЕУЛОК БЫЛ ЗАБИТ СТОРОННИКАМИ»
Вячеслав Половинко: Как вы организовали движение «Поколение»?
Ирина Савостина: Во-первых, я 10 лет была педагогом-организатором в этом районе. И за это время я обжилась некоей базой людей, меня все здесь знали. А тут цены поднимаются и поднимаются, жрать вообще нечего. В соседнем доме жила пьяница, она взяла и наклеила бумажку на ближайший магазин, что, мол, собирается протест по поводу повышения цен.
На следующий день я выхожу на улицу: а народу — вся площадь перед магазином. Все стоят и не понимают, кто написал это и что будет. Увидели меня и давай митинговать. Люди ведь в то время поверили в демократию, в свободу. Расхрабрились: давайте президенту письмо писать! Я и написала — одна из всей толпы. Мы коллективно это письмо отправили, но ответа не получили.
И тут ко мне приходят Мадэл Исмаилов (бывший политзаключенный, руководитель «Рабочего движения», оппозиционер. — Азаттык) вместе с Юрием Виньковым (оппозиционер, член Коммунистической партии Казахстана. — Азаттык) и говорят: Ирина Алексеевна, давайте организуем еще один митинг.
(Савостина начинает сосредоточенно просматривать свои архивы дальше и в какой-то момент буквально бросает в руки журналисту набор открыток Soviet Kazakhstan: такие были почти в каждой советской семье. «Ты спрашиваешь, как я отношусь к произошедшему, — всхлипывая, говорит она. — Как я могу относиться, если всё это разрушили?»)
Пётр Троценко: Получается, вы от дел остальных отошли, когда начались протесты?
Ирина Савостина: Я уже на пенсии была. Мне говорят: давайте регистрируйтесь в качестве общественного движения. У нас собрался актив — народ тогда был очень легок на подъем, человек 40 появилось сразу. Я трижды пыталась зарегистрироваться, но у нас всё время были какие-то неточности в уставе, а потом власти уже махнули рукой: мол, с «закидонами» человек — регистрируйте ее, опасности никакой не будет.
А получилось всё в итоге очень серьезно. Мне Виньков сказал, как только получили регистрацию: давайте пойдем на площадь с митингом — свобода же! И мы вышли.
Вячеслав Половинко: А как людей собирали?
Понимаешь, я в лагерной системе начинала работать — и тут меня привозят в изолятор на Лобачевского. Я-то ведь уже видела лагеря на Колыме, мы туда с концертами школьными ездили в детстве.
Ирина Савостина: А никак! Сарафанное радио да телефон. Я как вышла на площадь, как посмотрела, сколько людей, — рекой буквально текут! Мы пошли к акимату, но Заманбека Нуркадилова тогда на месте не было, и мы просто оставили свою резолюцию. А через несколько дней меня вызывают в суд и арестовывают на 10 суток. Сажают меня, Винькова и Исмаилова.
Понимаешь, я в лагерной системе начинала работать — и тут меня привозят в изолятор на Лобачевского. Я-то ведь уже видела лагеря на Колыме, мы туда с концертами школьными ездили в детстве. А тут привезли меня сюда, поздоровались, и милиционер вдруг говорит: вы позвоните родным, чтобы вам постель сюда привезли, казенных, оказывается, нет вообще.
На следующий день весь переулок был забит моими сторонниками. Тут же ко мне приходит врач, меряет мне давление, и руководство изолятора сразу настойчиво предложило мне отправиться в госпиталь. Но я никогда не предавала идеалы и своих сторонников: как это вдруг — они будут сидеть, а я в госпиталь поеду. На фига такой компот?
И пока я там сидела, мои сторонники весь звонок оборвали в изоляторе. Еды принесли столько, что ты меня извини: мне начальник изолятора сказал, что никто из его работников уже три месяца зарплату не получает, — так мы их всех этой едой кормили.
Вячеслав Половинко: То есть вы хотите сказать, что условия в мелких изоляторах Казахстана в начале 90-х были хуже, чем на Колыме в 30-е?
Ирина Савостина: Да! Да! Когда меня решили отпустить, я удивилась: меня задержали в шесть часов вечера — в шесть вечера и должны были освободить. Но руководство изолятора решило с утра меня вывозить: меня буквально за шиворот вытащили и посадили в какую-то «правительственную» машину. Я еду и вижу: на улице тучи, дождь — а народ стоит огромной толпой в мою поддержку.
Вячеслав Половинко: То есть вы, сами того не желая, стали лидером протестного движения.
Ирина Савостина: Я сама была напугана. И уже через неделю у меня было приглашение из США на встречу с тамошними властями.
Казахстан - Лидер общественного движения "Поколение" Ирина Савостина в отражении одной из своих почетных грамот. Алматы, 12 декабря 2016 года.
Вячеслав Половинко: Так, это Штаты. А казахстанская власть?
Ирина Савостина: Никто ничего не сказал. Все подумали, что это так, мелочи. А журналисты тогда про меня что понаписали! «Заместитель Сталина» — кошмар!
Вячеслав Половинко: Вы сразу приняли приглашение США?
Ирина Савостина: Да, вся поездка оплачивалась за их счет. Я понимала, что они просто так не дружат, — когда мы жили на Колыме, они во время войны вывозили оттуда золото и пушнину, — но поехала на шесть или на семь дней. И там я стала лауреатом премии.
А вот когда я вернулась — у властей ко мне было уже совсем другое отношение. В Алматы вдруг появился Дом демократии. Какое это было событие! Как к нам поехали делегации! А ну-ка, доставай вот эти коробки.
(Из чертогов савостинского архива извлекаются очередные документы: на этот раз несколько толстых фотоальбомов, в которых запечатлена вся история самой Савостиной — от тоталитаризма до демократии. Фотографии невольно символично вперемешку, как будто не совсем понятно, чем отличаются друг от друга фотографии, кроме того, что в одном случае уже была цветная печать. Вот делегация из Китая, а вот отец Савостиной, а вот протестный митинг. Всё сливается в одно большое историческое варево.)
Ирина Савостина: Не представляете, как я была горда тем, что у нас есть теперь такой Дом. В Америке была, в Китае была, во Франции была. И везде мне говорят с удивлением: надо же, у вас есть Дом демократии. А потом как стали брать охеренные деньги за аренду помещений — так все организации оттуда и посыпались. Мы последние были: нас оттуда полтора года назад коленом под зад вышибли.
«НУРКАДИЛОВ ГОВОРИТ: „ПОКОЛЕНИЮ“ — БЫТЬ!»
Лидер общественного движения «Поколение» Ирина Савостина и казахстанский оппозиционный политик Заманбек Нуркадилов. Фото из личного архива Савостиной.
Вячеслав Половинко: Кто первым из казахстанских политиков на вас обратил внимание после возвращения из Штатов?
Ирина Савостина: Первым был Нуркадилов, я о нем могу много говорить. Он меня после моего приезда к себе вызвал. Была суббота, половина девятого утра, я к нему захожу, он сидит в полурасстегнутой рубашке, рядом кипа документов — словно всю ночь работал. «Ирина Алексеевна, в чем дело? Что беспокоит?» Я выложила список претензий — и он предложил встретиться еще раз через неделю.
Через неделю он собирает совещание. На нем сначала выступили из департамента соцзащиты: мол, Савостина с пенсионерами — бузотеры. А потом за дело взялся Нуркадилов. Он сначала вызвал к себе директора бани и сказал ему: «Я тебе когда приказал сделать четверг выходным днем для пенсионеров? Если не сделаешь — уволю, а потом всем скажу, чтобы тебя, как на пенсию выйдешь, ни в одну баню не пускали!» Потом Нуркадилов отменил один из налогов для пенсионеров, а потом стал разбираться с задержкой пенсий. Там выяснилось, что у отдела соцзащиты были миллионные зарплаты, а пенсионеры, чтобы получить свои крошечные пенсии, должны были с вечера занимать очереди.
Всякие кликуши стали кричать: мол, зачем нам «Поколение», если есть Совет ветеранов. В ответную атаку пошли. А Нуркадилов говорит: «Поколению» — быть. «Поколение» — это те, кто нас воспитывал, наши учителя. И они сейчас голодают. В итоге все вопросы, разбираемые на совещании, он решил в нашу пользу.
После этого Нуркадилов стал приходить к нам в офис движения. Я помню, его жена (популярная эстрадная певица Макпал Жунусова. — Азаттык) была где-то на гастролях, ей там подарили огромный торт — и он с ним пришел к нам. Мы хлеба досыта не ели — нам заместитель движения приносил уцененный портящийся хлеб по дешевке, — а тут торт! (Закрывает глаза ладонями, по ним стекают крупные слезы.) Да мы даже таблетки от диабета вместо сахара использовали!
Вячеслав Половинко: Сахара не было?
Ирина Савостина: Не на что было купить! Пенсию задерживали на неделю, на две, на месяц — да и она была маленькая.
Блокнот с пенсионными поступлениями Ирины Савостиной за 1993 год. Алматы 12 декабря 2016 года.
Пётр Троценко: А какая она у вас была тогда?
(Вместо ответа Савостина встает и просит соседку принести блокнот откуда-то из другой комнаты. Она помнит, что где лежит и как что записано. Взяв блокнот с подробным учетом каждого пенсионного поступления начиная с 93-го года, — отмечены даже даты, когда была получена пенсия, — Савостина показывает журналистам суммы: они и правда очень небольшие. Пенсия за декабрь 93-го года составляла 136 тенге.)
Ирина Савостина: Так вот, Нуркадилов принес этот торт, чай всем разлили — и он говорит: ну чего вы, ешьте, ешьте! А к торту никто не притрагивается. Я Нуркадилова проводила, возвращаюсь — а все берут по куску торта домой, детям и внукам.
Нуркадилов, кстати, приходил еще и потому, что в это время в России какой-то паренек из Казахстана выскочил наперерез кортежу Ельцина, его застрелили снайперы, тело сожгли, а вазочку с прахом мать не могла похоронить в Казахстане. Я обратилась к Нуркадилову, тот позвал священника, и вазочку с прахом похоронили у самого входа на кладбище в Алматы.
А потом Нуркадилова сняли в 94-м году перед самой Пасхой. Премьер Терещенко отключил газ — и Нуркадилов ему сказал: «Ты что делаешь? Бабы тесто поставили!» Говорят, он даже его ударил. И всё — сняли его (тогда газ был отключен из-за долгов перед Узбекистаном; и Сергей Терещенко, и Заманбек Нуркадилов участвовали в разрешении конфликта. — Азаттык).
Вячеслав Половинко: Вы верите, что он сам застрелился?
Ирина Савостина: Нет, я в это не верю. Я никак в это не верю. Он дважды с нами выходил на площадь протестовать — и я считаю, что он мешал власти и президенту. Нуркадилов вообще был не как обычный властитель: к нему всегда можно было зайти, его ответы никогда не были отписками, как сейчас, он нам всегда старался помогать.
«Я ДО СИХ ПОР СЧИТАЮ СТАЛИНА ХОРОШИМ РУКОВОДИТЕЛЕМ»
Лидер общественного движения «Поколение» Ирина Савостина и казахстанский политик Ермухамет Ертысбаев. Фото из личного архива Савостиной.
Вячеслав Половинко: Кто, кроме Нуркадилова, кажется вам еще нормальным политиком в Казахстане?
Ирина Савостина: Я не знаю. Я общалась с Кажегельдиным во Франции. Нас туда позвали, и я ему прямо на обеде всё высказала: это ты же нам приватизацию жилья устроил, это ты нас в это болото втянул! А он так спокойно-спокойно говорит: «Ирина Алексеевна, а вы читали указ президента о новой жилищной политике? А вы читали мое постановление по приватизации? Вот почитаете, тогда и поговорим».
Я прилетела домой, прочитала указ президента и ахнула: там всё правительство должно было быть занято проверкой приватизации, чтобы никто ничего не воровал. А потом я прочитала постановление Кажегельдина номер 1299 — я его наизусть помню, понимаешь?! — и увидела, что предполагалось сначала ветхие дома снести, людям дать новые квартиры — и только тогда делать приватизацию!
Вячеслав Половинко: Получается, их указы саботировали?
Ирина Савостина: Да. И сейчас всё точно так же происходит.
Пётр Троценко: Когда 90-е закончились, почувствовали, что стало чуть-чуть лучше? Пенсионерам увеличили выплаты, например.
Ирина Савостина: Нет. Стало еще хуже. Я поездила по миру, но я нигде не видела, чтобы врач получала минимальную пенсию — это такое государственное преступление!
Вячеслав Половинко: Было в девяностых или нулевых хоть что-то хорошее?
Ирина Савостина: Ничего хорошего не было. Была разве что надежда какая-то. Но и то — ничего не оправдалось. К тому же я никогда не предаю свои идеалы, а они у меня советские — я до сих пор считаю Сталина хорошим руководителем. И коммунистические идеалы мне близки. Когда меня арестовали, я подумала: слава богу, мать и отец — коммунисты — не дожили.
Вячеслав Половинко: Вам в какое время хотелось бы вернуться?
Ирина Савостина: В советское. В 50-е годы, например, когда всё стало налаживаться. Да, было тяжело: я до сих пор не забуду газету, в которой было написано, что четвероклассница выработала за смену четыре нормы зерна. Или елку в 42-м году, когда не было ни музыки, ни танцев — просто хоровод. А потом кинотеатр и фильм «Линия Маннергейма»: когда свет включили, человек 12 обмочилось от страха и под стулья забилось.
Но сейчас хуже. Смотрю на людей и понимаю: в войну и после войны таких не было. Раньше упал человек — ему помогут подняться, а сейчас только и думают, как дальше обобрать.
(Настает время прощаться, но Савостина еще долго не отпускает журналистов, рассказывая им драматические истории о человеческих судьбах, которые ей приходилось отстаивать в судах: и о женщине, которая ослепла, просеивая в первом классе отравленное зерно; и о женщине, чей сын умер, узнав, что удалось выбить пособие на содержание внука-инвалида — деньги в итоге ушли на похороны, еще пришлось и добавлять — и о многих других. В какой-то момент она не выдерживает и бросает: «Господи, зачем я во все это только ввязалась?!» — и снова всхлипывает.
— Знаете, а нас ведь только пять из 98 человек актива осталось — и все испытывают проблемы с передвижением, — говорит Савостина на прощание и дарит каждому из журналистов по книге стихов людей из «Поколения».
Стихи — одно сплошное разочарование эпохой. Эпохой, в которую пенсионеры оказались едва ли не единственными борцами за свои идеалы. Продержались уж точно дольше всех.)