Вот я и освободился! Печально осознавать, но слишком большой срок отложил отпечаток на мое психическое здоровье. Как я и писал ранее в своих блогах, случилось то, что называется борьбой мотивов. Эта борьба вызвала во мне депрессию: предполагая одно, я увидел другое.
НА ВОЛЕ НЕТ СВОБОДЫ
На воле даже люди стали другими, не такими, какими я их запомнил до отсидки. Теперь они были равнодушны друг к другу, безучастны к чужим проблемам. Они попросту игнорируют других, вне круга их общения. Этого я раньше не замечал.
Если в тюрьму ты вдруг ушел в себя, к тебе обязательно подойдут, поинтересуются, все ли у тебя нормально, постараются вытянуть из депрессии. Там это обычное явление, все ясно. Но на воле – в отличие от тюрьмы, где все зэки ориентируются по глазам, – все непонятно.
Огромное различие в благосостоянии людей из разных районов города явно бросается в глаза. Везде встречают по одежке, оценивают твою платежеспособность. Если раньше я не обращал внимание на то, как одет (лишь бы удобно было), то теперь необходимо соответствовать некоему дресс-коду – благодаря ему сможешь получить уважение к себе. Иначе будут грубить, не будут считать за человека. В общем, будут относиться как к низшему звену.
Район, где я провел детство и юность, смахивал на декорации к фантастическому фильму: везде горы мусора, пивной тары и помоек. Многие пятиэтажные кирпичные дома разобраны на стройматериалы, а из окон панельных домов видны заводы.
Все то, к чему я привык и помнил, исчезло. Либо изменилось до неузнаваемости. Все знакомые, приятели, одноклассники выглядели затюканными, уставшими. Многие спились. На фоне удручающей нищеты высятся торговые центры, супермаркеты, которые даже в архитектуру не вписываются.
Огромное различие в доходах, как я и говорил, сильно бросается в глаза. Кто-то старается брать все дешевое, чтобы сэкономить на коммунальные услуги, а кто-то покупает джинсы по цене, равной половине оклада учителя.
После двух дней пребывания на воле я ощутил нарастающий страх в душе, страх того, что не смогу адаптироваться к этой жизни. Мне стало страшно выходить на улицу, во двор, заходить в магазины. Я видел на себе множество взглядов, которые списывал на паранойю, большинство – презрительные. У многих из тех, кто знал меня, – страх.
Чтобы как-то унять волнение, выпил пиво, но вскоре стало ясно: оно не спасает, нужно было что-то крепче. Пошла водка. И окончательная истерика случилась, когда знакомые приятели, с кем я сидел давно, повезли в центральные бутики, чтобы переодеть меня в современные вещи (как они выразились, я был одет в аульный вариант).
Я держался, контролировал себя. Но переходя из одного узкого бутика в другой, понимал, что хочу выпить, так как нельзя было смотреть трезвым на лицемерие продавцов. Я ходил и клял государство. Да что же вы с нами делаете? В лагерях убиваете, издеваетесь, даете такие срока, а напоследок выкидываете беззащитными, зная, что воля довершит вашу работу!
Такие мысли роились у меня в голове. Какой бы я сильный ни был, а психика не выдержала – я начал глушить стресс водкой. Понимал, что этим ничего не добьюсь, надо стремиться выжить. Но действительность очень жестока – я наказан сполна!
Ехал я домой на такси и осознавал, что хочется плакать. И плакал, плакал очень горько, даже таксист начал успокаивать: «Братан, все будет хорошо!». Но я думал: «Заткнулся бы ты. Что ты можешь знать?» Но вслух лишь сказал: «Не обессудь – нервы. Либо схожу с ума!» Далее таксист слушал мой монолог, монолог психически неустойчивого типа.
Допился, что вызвали скорую, – жить не хотелось. Многие скажут: это слабость. Но ситуация была запутанной. После этого я остановился. Теперь появилась немотивированная агрессия к тем, кто считает себя «хозяином жизни». Они не понимают, что это я, у кого ничего нет, могу, вообще-то, стать хозяином их жизни.
Могу лишить их всего того, что у них есть, простым росчерком пера. Зачем мертвому богатство? Я не маньяк, но действительность такова, что оставалось чуть-чуть, чтобы переступить грань вновь. Система, которая должна исправлять, поставляет на волю потенциальных убийц, рецидивистов, маньяков и так далее.
Это благо, что у меня есть близкие, кто поддержал меня в трудную минуту, не оттолкнул. Но сколько же таких, у кого нет родных. Что делать им? Думаете, что все смогут реализоваться, взять в себя руки? Нет! Таких единицы. Но, пройдя через это, они протягивают руку помощи, помогая выжить.
Хотя адаптация – это задача государства, если, конечно, они не хотят рецидива. А они хотят: им нужен замкнутый круг, чтобы иметь возможность обогащаться, ломая судьбы людей. Это мое личное мнение, так что не обессудьте. Это реальность, горькая правда.