Почему-то дискуссия о тысячелетии Алматы развернулась уже после того как на площади Астана, или, как ее называют алматинцы, Старой площади, отгремел праздничный салют. Раскаты фейерверка побудили граждан на раздумья, и уже на следующий день в СМИ и социальных сетях вновь начались скрупулезные подсчеты возраста южной столицы. Занятие для нас — не внове: даже через год после официального 550-летнего юбилея Казахского ханства общество так и не пришло к единодушному мнению в этом вопросе. Робкие голоса историков в таких спорах мало слышны, потому что они совсем не про историю: все эти громкие откуда ни возьмись круглые даты имеют отношение единственно к идеологии и политике. И государство, и граждане считают исторические года так же произвольно, как женщина, которая говорит, что ей столько лет, на сколько она выглядит. Каждый верит в то, во что хочет верить, и видит то, что хочет видеть.
Первые поиски свидетельств существования древних городов на местах современных начались в Казахстане еще в конце девяностых. В то время месяца не проходило, чтобы археологи не находили какие-нибудь артефакты, с каждым разом становившиеся всё более сложными и впечатляющими, — сначала это были черепки кувшинов, потом следы сложных коммуникационных систем — водопроводов, канализаций и даже кондиционеров. Но с летоисчислением городов и государства казахского исторические находки тогда не увязывались — на тот момент они целенаправленно работали на идею полуоседлого образа жизни древних казахов. Каждый извлеченный из земли горшок ученые, а вслед за ними государственные деятели (а на самом деле, вероятно, наоборот: сначала государственные деятели, а потом ученые) считали доказательством того, что казахи были не только кочевниками, но и строителями городов. Если поднять периодику тех лет, то можно увидеть, что этот вопрос муссируется там так же часто, как сейчас вопрос возраста. О полуоседлости казахов не раз упоминал в своих выступлениях президент. И сегодня в учебниках истории казахи, конечно же, являются народом, который вел смешанный тип хозяйствования.
Хотя свой полуоседлый — именно так, полуоседлый, а не полукочевой — уклад жизни мы доказывали главным образом внешнему миру, а не себе. Казахстан был (и остается) чувствителен к представлению в мире о своем месте в истории и добивался признания традиционными для себя способами. Кроме проекта «Археолог», были другие громкие проекты, например — назовем это условно — «Казахско-арабская весна», которая обошлась стране в миллионы долларов. Казахстан на собственные деньги (83 миллиона тенге) реставрировал в Дамаске усыпальницу Аль-Фараби и фактически заново отстроил мавзолей султану Бейбарсу. Правда, впоследствии он не смог даже провести торжественное открытие из-за разразившейся там гражданской войны. Сегодня доступа к объектам, которые надо поддерживать в рабочем состоянии, у нас нет. И всё, что остается, — верить на слово отечественным дипломатам, которые периодически заверяют журналистов, что казахский культурный комплекс Аль-Фараби цел, несмотря на всё, что происходит вокруг него. Казахстан профинансировал на четыре с половиной миллиона долларов реставрацию мечети султана Бейбарса в Каире — идея, появившаяся также на рубеже веков, в тучные нулевые была доведена до ума: деньги Египту перевели, и не одна делегация казахстанских ученых на место съездила.
Внутри страны каждый, конечно, волен фантазировать о себе, как угодно.
Я посетила мечеть в августе 2015-го — и увидела там лишь пыль да песок за высокой стеной. На вопрос, как же так, почему восстановительные работы, похоже, даже не начались, — смотритель развел руками и ответил, что грандиозным реставрационным работам помешала революция, в огне которой сгорели казахстанские миллионы. На моей любительской фотографии пожилой араб в длинном белом одеянии так и стоит посреди балок и досок с разведенными по сторонам руками.
Новая задача родилась в последние пару лет, и самым веским тут опять стало слово президента. После того как он объявил 2015-й годом 550-летия Казахского ханства, академические споры вокруг этого вопроса можно было считать закрытыми. Что интересно, раньше особых дискуссий в обществе и научных кругах о возрасте казахской государственности не было, этот вопрос не стоял на повестке дня. Идея родилась молниеносно и тут же была зафиксирована. Тысячелетие Алматы стало очередной вехой в юбилейном ряду.
Но новая задача, при всей похожести, отличается от прежней, все эти цифры — 550 лет и 1000 — появились в трудное кризисное время, когда гражданам так нужен повод для гордости, которой очень не хватает, если покупательская способность твоей зарплаты и пенсии падает в два раза. Юбилеи — это кризисные проекты, и затеяны они на сей раз для своих, а не для чужих. И фейерверк для тысячи лет был жидковатым, но для своих ведь и так сойдет? Тем более если в это самое время в парках тысячелетнего города перестали зажигаться фонари после наступления темноты, и на улицах уже горят тускло и не все.
Именно это делает громкие даты и мероприятия такими горестными, а совсем не то, что мы не можем показать старину туристу, приехавшему в тысячелетний Алматы. И даже не то, что по научной методологии возраст города исчисляется с того момента, когда, основываясь на признанных в академических кругах источниках, без всяких оговорок написано: город основан в таком-то году. А про всё остальное пишут: «Первые поселения появились в таком-то веке». История — наука неточная, но не до такой степени, чтобы каждый мог приписывать себе всё, что захочет. Даже возраст людей в мире, если речь идет о старожилах, на веру не принимают — требуют не паспорт, а свидетельство о рождении, которое потом скрупулезно проверяют. А внутри страны каждый, конечно, волен фантазировать о себе, как угодно, и в Узбекистане, к примеру, считают, что самая старая женщина в мире живет в одном узбекском кишлаке.
Но это — повторяю — не важно. Важно то, что сегодня честь и славу городу, хоть старому, хоть молодому, делают его удобство и комфорт для своих жителей. Есть города, которые любят людей, а есть такие, что людей ненавидят. В зависимости от этого их и уважают в XXI веке. Насколько хорошо человеку жить и дышать в городе, настолько он хорош. А древним городам Багдаду или Дамаску, у которых никто не оспорит и полторы и две тысячи лет существования, — эти тысячи лет не помогут стать лучше в глазах людей, и своих и чужих, потому что сейчас они входят в десятку худших городов мира. Для рядового жителя перенаселенного, опасного Багдада или Дамаска, думается, нет большого утешения от сознания, что они живут в таком месте. Они бы с удовольствием сбежали, например, в юный, не дотягивающий и до двух сотен лет Мельбурн или немногим старше его Ванкувер, которые постоянно вырываются на первые места в списке лучших мест для жизни на земле.
Общий уровень: очень опасное место для проживания. Главные проблемы: загрязнение, болезни и антисанитария, нехватка медицинских средств, географическая отдаленность.
Алматы в авторитетных международных измерениях качества жизни находится рядом с древними и великими Багдадом и Дамаском, а не с молодыми Мельбурном и Ванкувером. «Общий уровень: очень опасное место для проживания. Главные проблемы: загрязнение, болезни и антисанитария, нехватка медицинских средств, географическая отдаленность. Другие проблемы: жилищное строительство, климат, обучение, инфраструктура, коммуникации, слаборазвитая сфера культуры и отдыха».
Такую оценку нашему городу дала нью-йоркская консультационная компания специально для журнала Business Week. На фоне такой характеристики вопрос о том, тысяча нам лет или сто пятьдесят, может иметь хоть какое-то значение? В конце концов, про города, так же как про людей, можно сказать: иногда возраст приходит один.
В блогах на сайте радио Азаттык авторы высказывают свое мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.
