«ЛЕГЧЕ ВСЕГО БЫЛО РАБОТАТЬ В НАЧАЛЕ 1990-Х»
Пётр Троценко: В этом году Казахстанскому бюро по правам человека исполнилось 30 лет. На сайте Бюро я нашёл текст, написанный к 20-летию организации. Там есть любопытная цитата: «Своё двадцатилетие Бюро встречает в чрезвычайно сложных условиях, когда практически все возможности правозащитников влиять на ситуацию с правами человека сведены на нет. К сожалению, власти сегодня не слышат нас, не реагируют на наши просьбы, предложения, требования». Отсюда и вопрос: в какой период существования Бюро было сложнее всего работать?
Евгений Жовтис: Легче всего было работать в начале 1990-х, когда мы только открыли Бюро. Это был наиболее открытый и относительно обнадёживающий период, потому что Коммунистическая партия практически исчезла с политической сцены, власть только формировалась и была не уверена в себе, в парламенте была оппозиция. Работать было проще, всё было открыто, можно было спокойно пройти в парламент, где не было ни пропусков, ни вооружённых вахтёров.
Пётр Троценко: А что было в 2003 году, спустя 10 лет после открытия?
Евгений Жовтис: 2003 год был очень сложным для Бюро, потому что до него был 2002-й: процесс, связанный с появлением ДВК (движение Демократический выбор Казахстана. — Ред.), декларация ДВК была достаточно хорошо сформулирована, логика была понятна, и появились какие-то надежды. Но когда власть оправилась от небольшого испуга, сразу начала пользоваться традиционными технологиями раскола, провокаций, давления. Поэтому 2002–2003 годы были омрачены делом Сергея Дуванова, который является одним из учредителей нашей организации, и делами лидеров ДВК.
Пётр Троценко: Получается, если смотреть на ситуацию ретроспективно, власть начинает закручивать гайки после определённых событий: создание ДВК в 2001 году, Жанаозен в 2011-м, земельные митинги в 2016-м, Январские события в 2022-м…
Евгений Жовтис: В ваш мартиролог я бы ещё добавил 2005 год, когда казахстанские власти напряглись из-за цветных революций в Кыргызстане, Украине и Грузии. Все эти события действительно влияют на всплеск преследований активистов, организаций и давления на них, но важно понимать, что этот режим никогда не демократизировался, он всегда был авторитарным. И если вы посмотрите на то, как изменялось казахстанское законодательство, как изменялась институциональная система, как изменялась правоприменительная практика, то увидите, что государство стабильно шло вниз. Это можно проследить по ключевым законам, связанным с политическими правами и гражданскими свободами.
«ВЛАСТЬ ПОШЛА В СТОРОНУ АВТОРИТАРИЗМА»
Пётр Троценко: А когда вы поняли, что авторитаризм в Казахстане никуда не делся и что дальше лучше не будет?
Евгений Жовтис: В 1995 году мне стало очевидно, что развилка выбрана и власть пошла в сторону авторитаризма. С апреля по декабрь 1995-го в Казахстане не было парламента, и в этот период президент Назарбаев правил указами. Причём парламент ему делегировал полномочия управлять указами в экономической сфере, а он начал управлять во всех сферах. И все ключевые законы — об органах внутренних дел, о правилах мирных собраний — вышли именно в этот период времени как указы. А когда появился новый парламент, эти указы переименовали в законы, не меняя содержания.
То, что авторитаризм в Казахстане никуда не делся, было понятно и по содержанию новой Конституции. Не сказал бы, что Конституция 1993 года была высшим пилотажем с точки зрения демократического устройства, но там было хотя бы представление о разделении ветвей власти. А Конституция 1995 года очевидна: суперпрезидентская республика, якобы французский вариант, слепок с французской Конституции. Но французская Конституция не опасна французам, потому что они сломали Бастилию, и прежде всего сломали её как символ, в своих головах. А в Казахстане французская Конституция без сломанной в головах Бастилии, естественно, стала основой для чёткого авторитаризма.
Пётр Троценко: Но ведь была надежда на то, что ситуация поменяется в лучшую сторону?
Евгений Жовтис: Разумеется, были и всплески надежд, например, когда в конце 1990-х появилось гражданское движение интеллигенции «Азамат», затем — Акежан Кажегельдин с Республиканской народной партией Казахстана в 1998 году, ну и 2001 год — создание «Демократического выбора Казахстана». Все эти попытки ещё пробуждали какие-то надежды, но после того, как власти разгромили ДВК, дальше пошло только аккуратное движение вниз.
При этом репрессии были всё время, просто они были не массовыми, а точечными. Так продолжается и по сей день, с той или иной степенью ужесточения. Репрессивные всплески обычно связаны с громкими событиями: Жанаозен, Январские события…
Пётр Троценко: Отличается ли закручивание гаек в назарбаевский период от закручивания гаек токаевского периода? Иными словами, как реагировала власть после Жанаозенских событий и как реагировала власть после Кантара?
Евгений Жовтис: Мне трудно сказать, с чем это связано, но в каком-то смысле нынешняя власть реагирует на подобные события значительно глупее. Уж извините за такой термин. С Назарбаевым и его командой было понятно, почему кому-то прилетает, а кому-то — нет. Нынешнюю власть понять очень сложно. Возможно, это связано со значительным снижением компетенции тех, кто принимает решения на уровне администрации президента, тех, кто выполняет эти решения, и с тем, как эти действия корректируются.
Чтобы не быть голословным, я приведу вам простой пример из 2020 года, когда «наехали» сразу на несколько организаций, в том числе и на Бюро по правам человека, за то, что они якобы как-то неправильно отчитываются по иностранному финансированию. Было явно, что это высосано из пальца, но замах настолько не соответствовал происходящему в действительности, что я пытался понять, зачем им это сейчас? И я пытался различными неформальными способами выяснить причину этого давления, всё-таки 30 лет работаю в правовом поле, много людей знаю. И с удивлением обнаружил, что правая рука власти не очень хорошо знает, что делает левая. То есть одна часть системы почему-то решила наехать на эти организации, а вторая часть системы почему-то об этом не знала. Всё это продолжалось месяца четыре, и потом власть срочно начала сдавать назад. Мы даже суды начали выигрывать, хотя понятное дело, что в наших судах выиграть ничего невозможно. Но я почти доподлинно знаю, что судьям просто сказали: судите по закону. Ну и в соответствии с законом мы все эти дела выиграли. Это показательно, что уровень управляемости, пусть даже ручной, уже не такой крепкий и начал дробиться.
Пётр Троценко: Давайте поговорим о реакции властей после Январских событий, в чём её особенность?
Евгений Жовтис: У Январских событий есть определённый фон, который влияет на действия властей. Было понятно, что начальная стадия всплеска в Жанаозене (с моей точки зрения, там не было никакого заговора и прочей ерунды) была в каком-то смысле захвачена перипетиями внутриэлитных конфликтов и столкновений, и прежде всего конфликта окружения Назарбаева с новой властью. И если вы продолжите двигаться в этом направлении, то рано или поздно выйдете на какие-то региональные и местные элиты, на каких-то серьёзных игроков, которые попытались протащить через эти события свои интересы, а это всё опасно. Поэтому власть начала одновременно это всё сворачивать. Опять же власти нужно было привлекать к ответственности и силовиков, а как их привлекать, если они — твоя опора? Тоже надо было кого-то отдавать на заклание.
25 января 2022 года мы сделали заявление и предупредили власть, что не надо пытаться вешать ответственность за эти события на мирную политическую оппозицию и не стоит преследовать гражданских активистов. Они какое-то время потерпели, но потом всё-таки не удержались: начали гоняться за Жанболатом Мамаем, Айгерим Тлеужан и многими другими. Это был процесс, в котором власти решали разные вопросы, но при этом приходилось как-то маневрировать, чтобы не выйти на элиту. К тому же нет никаких сомнений, что господин Токаев использовал эти события для консолидации собственной власти, а также для того, чтобы отодвинуть Назарбаева и его окружение как можно дальше.
«В 2004-М МНЕ В МАШИНУ ПОДБРОСИЛИ НАРКОТИКИ»
Пётр Троценко: Насколько часто оказывали давление на Бюро по правам человека и когда это началось?
Евгений Жовтис: Бюро было создано в 1993 году, но зарегистрировали нас только в 1995-м, с этим тоже были определённые проблемы. А первые звоночки начались в конце 1990-х, когда мы начали выпускать доклады о ситуации с правами человека в Казахстане. Нас сразу же начали обвинять в том, что эти доклады наносят вред имиджу государства.
Пётр Троценко: Дальше обвинений дело не зашло?
Евгений Жовтис: Дальше не зашло, но было несколько заявлений, в том числе и по центральному телевидению, что мы такие плохие. В конце 1990-х годов против нас начались и клеветнические кампании, но это обычное дело. Я помню газеты «Доживём до понедельника», «Казахская правда», через которые велись определённые атаки. Естественно, обыгрывалось то, что мы агенты ЦРУ, и прочее в том же духе. Результировались эти атаки в 1999-м, когда сожгли наш офис. Причём в здании, где мы арендовали помещение, находился Альфа-банк, который хорошо охранялся, и департамент внутренних дел Алматы. И вот прямо в этом здании нас и спалили. Они поднялись на четвёртый этаж и аккуратно сожгли мою комнату, со всеми архивами, как ни печально.
Пётр Троценко: Вы не думали, что они могут пойти дальше поджога? Не было чувства опасности, беспокойства за себя, за близких, за коллег?
Евгений Жовтис: Я отнёсся к этому достаточно спокойно, к тому же потом было несколько лет тишины, до начала 2000-х. Затем в 2002-м было возбуждено уголовное дело на Сергея Дуванова из-за его статьи «Молчание ягнят», потом на него было нападение, когда вырезали крест на груди, а уже затем против Дуванова возбудили уголовное дело об изнасиловании. Но при этом было понятно, что это личные претензии к Дуванову, а не к Бюро в целом.
А вот в 2004-м мне в машину подбросили наркотики. Это очень интересная история. Я собирался лететь в Ташкент на ежегодное совещание совета директоров Европейского банка реконструкции и развития. Мы, правозащитники Центральной Азии и постсоветского пространства, очень резко против этого выступали, учитывая ситуацию с правами человека в Узбекистане. И организаторы решили провести перед этим ежегодным совещанием панель по правам человека, чтобы поднять проблемные вопросы. На это же совещание собирался Назарбаев, и, видимо, кто-то подсуетился, чтобы я туда не поехал и не испортил малину господину Назарбаеву.
За день до вылета мы открыли машину, которая стояла в гараже, жена села на переднее сиденье, открыла шторку и оттуда выпали два пакетика, чьё содержание угадывалось довольно легко. Я поехал в Алмалинский РОВД, сдал эти пакетики, всё зафиксировал. Полицейские приехали со мной домой, сделали фото гаража, в который проникли довольно аккуратно, ничего не вскрыв, к тому же машина была под сигнализацией. Я расписался, пакетики отправили на экспертизу, а я полетел в Ташкент.
Когда об этой истории узнала вице-президент Европейского банка, она наехала на Назарбаева: что за ситуация с нашим участником? Назарбаев, по своему обыкновению, сказал, что это провокация не против Жовтиса, а против него лично. После этого меня вызвали в отдел дознания, где сказали, что по результатам экспертизы вещество из пакетика не имеет к наркотикам никакого отношения. Я сказал начальнику отдела дознания, что раз в этом деле нет никакого криминала, можно мне эти пакетики вернуть назад? Он ответил, что они всё до миллиграмма использовали на экспертизе, так что подписывай бумагу и не выёживайся. Мы с ним попрощались, хорошо поняв друг друга.
Пётр Троценко: В 2009 году произошло ДТП, после которого вы оказались в колонии-поселении (Евгения Жовтиса признали виновным в совершении ДТП, повлёкшего по неосторожности смерть человека, и приговорили к четырём годам лишения свободы. — Ред.). Получается, власти просто использовали момент, который им попал в руки?
Евгений Жовтис: Да, именно так. Причём они использовали этот момент достаточно подло. С разных сторон мне приходила информация, что это всё могло быть организовано, но я этой информации не верил. Неприятнее всего было то, что они использовали дело, где не было никакой моей вины. Для подобного обвинения необходимы три условия: во-первых, факт гибели человека, во-вторых, чтобы человек, который причинил смерть, нарушил правила дорожного движения, в-третьих, чтобы между нарушением правил дорожного движения и гибелью человека была причинно-следственная связь. В моём случае не было факта нарушения правил дорожного движения. Условно говоря, человек не должен был идти ночью посередине дороги. Второй момент, была ли техническая возможность избежать ДТП? Две независимые экспертизы показали, что никакой возможности затормозить у меня не было, и одна заказная государственная экспертиза показала, что возможность затормозить у меня всё-таки была.
Я достаточно хладнокровно отнёсся и аресту, и к СИЗО. Меня это не испугало, я не сломался
Три дня они решали, что делать. Эксперт-дознаватель приехал на место аварии, сделал схему ДТП, согласно которой было очевидно, что я не превышал скорость, что ДТП было на дороге, а не на обочине. Но потом власти решили это использовать, в результате чего два с половиной года я провёл в колонии-поселении, а потом был освобождён по амнистии. В условно-досрочном освобождении мне отказали, хотя я просил об этом трижды.
Пётр Троценко: Как вам там сиделось?
Евгений Жовтис: Нормально. Я достаточно хладнокровно отнёсся и аресту, и к СИЗО. Меня это не испугало, я не сломался. В декабре ко мне приезжали переговорщики с ходатайством о помиловании, которое я, естественно, не подписал.
Пётр Троценко: Нужно было подписать на каких-то определённых условиях?
Евгений Жовтис: Условий не было, вину признавать не просили, просто нужно было подписать ходатайство, что я прошу Назарбаева меня отпустить. Сначала он меня посадил, а потом я буду просить, чтобы он же меня отпустил? Конечно, я не стал это подписывать.
Пётр Троценко: Не было ли у вас желания после всего этого уехать из Казахстана?
Евгений Жовтис: Было. В 2012 году, когда я освободился. Я устал, обиделся, но в результате никуда не уехал. Но у меня случился очень хороший и долгий разговор с одним из высокопоставленных чиновников МИДа: я узнал, что уже тогда рассматривался вариант прихода господина Токаева вместо Назарбаева. И мне говорили о том, что они всё понимают, что нужно менять систему в стране. Думаю, что, если бы не события в Украине 2014 года, процесс рокировки произошёл бы в Казахстане раньше.
Пётр Троценко: Этот разговор вас воодушевил?
Евгений Жовтис: Не то чтобы воодушевил, просто у меня в Казахстане была большая организация, на тот момент было около 30 сотрудников, затем я побывал на процессе Владимира Козлова (лидера незарегистрированной оппозиционной партии «Алга». — Ред.), наблюдал за разгромом «Республики» (газета была закрыта в 2012 году, суд объявил ее «экстремистским» СМИ. — Ред.), всё это меня немного зацепило, и я не хотел всё это бросать.
«ЕСТЬ НЕКОТОРЫЕ СИСТЕМНЫЕ УСПЕХИ»
Пётр Троценко: Можно ли говорить о каких-то позитивных процессах с точки зрения защиты прав человека в Казахстане?
Евгений Жовтис: Разумеется. Их, конечно, значительно меньше, чем хотелось бы, говоря о сфере, которой я занимаюсь, — это политические права и гражданские свободы. Но, во-первых, я наблюдаю, как появляется новое поколение правозащитников. Даже если посмотреть на наше Бюро по правам человека, там работают уже три поколения, включая молодых правозащитников. Кто-то из этого поколения ушёл в адвокатуру, кто-то создал свои организации, как та же Анара Ибраева с организацией «Қадір-Қасиет». Я бы сказал так, что в значительной степени благодаря Бюро появились сильные правозащитные организации, адвокаты с правозащитным прошлым.
Есть некоторые системные успехи. Кажется, что ничего не происходит, но ведь в 1990-х годах не было НПМ (национальный превентивный механизм. — Ред.), никто не мог вообще зайти ни в какую тюрьму. Да, в казахстанских тюрьмах продолжаются пытки, но ведь в 1990-х годах невозможно было представить, что кого-то будут привлекать за это к ответственности. А сейчас и сотрудники полиции, и комитетчики получают за пытки по восемь-десять лет.
Невозможно было представить и то, что мы можем сидеть и наблюдать за судебными процессами, мы добивались этого все 1990-е годы. В начале 2000-х у нас было по 90 тысяч заключённых, если брать и тех, кто сидел в тюрьмах, и тех, кто сидел в следственных изоляторах. Сейчас заключённых около 27 тысяч, то есть в три раза меньше. Людей стали меньше закрывать.
Можно сказать и об отмене проездных виз, которые существовали у нас почти до начала 2000-х годов — право на выезд из страны со штампиком ОВИРа. Я этим очень горжусь, потому что именно наше Бюро это продвигало. Сейчас мы пытаемся наладить механизмы по вопросам дискриминации. У нас в Казахстане нет ни правильного определения дискриминации, ни институтов, ни законодательства, ни процедур.
Ко всему этому большущая поправка — авторитарный характер режима и политической системы. Но частные изменения возможны и даже реализуемы. Конечно, это не в коня корм, но если вы откроете учебно-методическое пособие по правам человека в академии полиции, то увидите, что оно создано МВД совместно с Бюро по правам человека.
Пётр Троценко: Позволяет ли это видеть какой-то свет в конце тоннеля?
Евгений Жовтис: В этом плане я умеренный оптимист, потому что родился и вырос в Советском Союзе и мог себе представить, что Союз когда-нибудь крякнет. Даже в начале 1985 года никаких признаков этого не было. Я очень много езжу по миру, встречаюсь с людьми из всех частей света — от Латинской Америки до Юго-Восточной Азии — и понимаю, что в обозримом будущем такие вещи, как рыночная экономика, верховенство права, демократические формы управления, основанные на правах человека, безальтернативны. Всё остальное не способно к устойчивому развитию. Это безальтернативный процесс, который рано или поздно настигнет и Казахстан, и Россию, и всех кого угодно. Главный вопрос: вписывается ли в него твоя жизнь?
КОММЕНТАРИИ