«ДАВЛЕНИЕ НЕ ОКАЗЫВАЛОСЬ»
Нургуль Килыбаева обнаружила Акжола утром 9 января висящим на перекладине в гараже возле дома. Мать ждала сына после допроса.
— Без пяти минут пять я внезапно проснулась, как будто меня кто-то толкнул. Испугалась. Пошла к нему в комнату: его там не было. Кроссовки его и верхняя одежда были. Думала, в зале: он иногда в зале спал. Но и там нет. Позвонила — телефон отключен. Думала, может, в туалет вышел или посмотреть, всё ли в порядке со скотом. Свет не горел. Опять позвонила. Сарай посмотрела: может, он там прячется, курит, чтобы мне не показываться, –— вспоминает мать. — Было уже около 5:20. Заглянула в гараж. Там есть балка. Я увидела, как Акжол стоит, будто прислонившись к балке, позвала. Он не отозвался. Увидела, обняла. Закричала.
Сейчас Нургуль Килыбаева, по крупицам восстанавливая детали того дня, пытается разобраться в том, что произошло. Она не верит, что сын мог совершить самоубийство.
— Он не сам умер, — уверена женщина. — Я думаю, он не был слабым, упавшим духом человеком, чтобы взять и повеситься. В каком он был состоянии? Что ему там сказали? Что случилось? Они не дают нормальных ответов. Я оставила письменное заявление, чтобы узнать, что происходило в период с 21:13 восьмого числа до 2:30 девятого числа. Мне ответили, что давление не оказывалось.
ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ
4 января Акжол Килыбаев предупредил мать, что 5 января собирается идти на митинг. Убедил мать в том, что это необходимо.
— Я просила его не ходить, сказала, что отца, который бы за него мог заступиться, нет. Он ответил: «Кайрат Рыскулбеков ради своего народа в 18-летнем возрасте совершил подвиг, а я буду дома сидеть?» И пошел, — говорит она.
5 января в половине восьмого вечера Нургуль Килыбаевой позвонил исполняющий обязанности директора школы, в которой работает Акжол, и спросил, где сейчас находится ее сын. Нургуль Килыбаева сразу же позвонила Акжолу –— он ответил, что слушает речь акима: аким города тогда выступал перед митингующими.
— Слово он сдержал. В восемь часов вечера он доехал до дома моей дочери. Рядом с ним был односельчанин, они вместе поехали и вместе вернулись. Развезли своих друзей и выехали из города в село. В одиннадцать ночи приехали в село.
6 января выяснилось, что Акжола на митинге зафиксировали видеокамеры. Настроения, по словам Нургуль, Акжолу это не испортило — он вел себя как обычно. 8 января в четыре часа дня Акжол пошел смотреть за телятами, и его долго не было.
— Я пошла посмотреть. В сарае горел свет, сено раскидано. Звала Акжола — он не отозвался. Вышла на улицу: там мой сосед стоит и разговаривает с моим сыном, ты, мол, на митинг ходил. Я стала подходить, Акжол пошел мне навстречу, сказал, что сейчас скот закроет, поедет в район [Абайский] писать объяснительные.
Рядом стояли участковый полицейский и три односельчанина Акжола, которые также присутствовали на митинге. Нургуль успокоили и сказали, что в целости привезут сына обратно.
— Я сказала: «Говори правду, ты что-то громил?» Он мне прямо в глаза посмотрел. «Нет, не переживай». Он был прямолинейным, не врал.
В пять часов они сели в машину и уехали. До 19:30 Нургуль не звонила сыну, чтобы «мужчины не подумали, что он маменькин сынок». Затем она позвонила участковому и попросила приглядеть за Акжолом.
— Восемь часов. Девять часов. Никто не поднимал трубку. Я стала звонить родственникам, объяснять, что Акжола увезли. Не могла дозвониться до тех, кто поехал вместе с Акжолом. Гудок по трем телефонам доходил, но там не поднимали. На телефон Акжола гудок не шел. В одиннадцать часов позвонила Мереке [один из тех, кто был вызван на допрос], он сказал: «Мы втроем вышли, Акжол внутри».
В двенадцать, а потом в час ночи Акжола, по словам матери, всё не было. В 02:20 Нургуль снова позвонила участковому, на что он ответил: «Не названивайте. Что такое? Я же сказал, что привезу его, значит, привезу». Нургуль Килыбаева отмечает, что это было сказано на повышенном тоне.
Акжол позвонил матери только в 02:57.
— Он сказал: «Мама, я вышел, не переживай». Я спросила, всё ли хорошо. Голос у него был подавленный. Сказала, что подожду его. Он просил не ждать. Мы много не разговаривали, он положил трубку. Должен был приехать в половине пятого. Моя сестра звонила ему, когда он был в машине, потом сказала мне, что голос какой-то подавленный. «Устал, наверное», — думала я. О плохом ведь не думаешь. Я ждала его. Звонила родственникам, писала сообщения, что Акжол едет домой. В 10–15 минут пятого внук попросился в туалет. Я сводила его, уложила спать. Прилегла рядом и уснула. Сон — враг, казахи же говорят.
Без пяти минут пять Нургуль Килыбаева внезапно проснулась. «Как будто меня кто-то толкнул». Поиски привели к телу Акжола. Попытки оказать первую помощь ни к чему не привели.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВ НЕТ
12 февраля Нургуль Килыбаева прибыла в полицию — там ее встретил начальник Абайского районного отдела полиции Нурлан Хозаев и его первый заместитель Дархан Нугманов. Они не признали, что Акжола допрашивали пять часов. По документам допрос шел всего полчаса — с 21:13 до 21:42. Сам сотрудник, который проводил допрос, тоже утверждает, что допрос шел полчаса.
— Они врут. Спрашивала, где видео, работает ли видеокамера. Ответили, что работает, но уже стерли. Один говорит, что запись хранится пять дней, другой говорит, что семь дней, третий — десять. Три начальника, и каждый по-разному говорит. Я просила показать видео, как он входит в здание. Отвечают, что автоматически стерлось. Я говорю, он же не через неделю или через десять дней повесился — он в тот же день умер. Есть кому спрашивать за него, у него осталась мать. Я пошла смотреть записи. Там есть с 25 января по 2 февраля. А дальше черное всё, стерто. Мне сказали, что доказательств у меня нет: «Иди куда хочешь».
Потом, говорит Нургуль Килыбаева, сказали, что приедет аким района, и она ходила к нему.
— Мне начали поступать звонки, чтобы я не выступала перед людьми. Боялись, наверное, что народ поднимется, — предполагает мать. — Я сказала «ладно». Но всё равно при людях сказала акиму [об обстоятельствах смерти сына]. Аким нормально не ответил. Сказал, что организует личный прием. Там сидели районный аким, [Нурлан] Хозаев, аким Каскабулака, районный прокурор. Это было 22 марта. Я всё рассказала. Сказали, чтобы пришла в рабочее время 24-го. Подала заявление. Я спросила, что будет после заявления. Мне ответили: «Подадим на эксгумацию, проверим мозг, была ли склонность к самоубийству». Два месяца прошло, какой мозг? Вышла оттуда.
Нургуль Килыбаева настояла на закрытии дела о смерти.
— На тот момент сказали, что будут эксгумировать без разрешения, и поэтому я боялась этого и закрыла дело, — поясняет собеседница Азаттыка.
Сейчас Нургуль Килыбаева с помощью адвоката добивается возбуждения дела о доведении до самоубийства. 14 марта она отправила заявление в Генеральную прокуратуру, оттуда пришел ответ, что дело передано в антикоррупционную службу.
— Я спрашивала у следователя с антикора, и он ответил, что «если даже не найду конкретного человека, то в любом случае признаю Абайский отдел полиции виновным. Куатжанов вел дело, шесть часов допроса доказываются протоколом. Даже если не сказал начальник, он должен был сохранить видеозапись допроса. По этим двум фактам можно признать виновность отдела полиции, но не конкретного человека, кто конкретно оказал психологическое давления на вашего ребенка, сказать не можем». Я сказала, что должен быть конкретный виновный человек.
«НАДЕЖДА И ОПОРА»
25 января Акжолу Килыбаеву исполнилось бы 26 лет. В 23 года он сумел построить дом — мать вспоминает, что у сына были далеко идущие планы на жизнь.
— Сын был для меня опорой, защитником. В 23 года построил дом — кто на такое способен сейчас? Он с 20 лет планировал этот дом построить, всё село удивляется этому. Хотел снаружи всё сделать теперь, у него всё было распланировано на май, июнь. График у него прям был. Хотел приобрести КамАЗ, хотел сено возить, плодово-ягодные деревья посадить, — рассказывает Нургуль Килыбаева. — Говорил: «Возьму в июле заем, землю возьму, откорм для животных построю». Такой ребенок как может пойти на такое? Очень энергичный был мой ребенок. Он был нашей надеждой и верой.
В будущем он хотел открыть магазин, ради этого ежемесячно платил по 150 тысяч тенге за курсы по бизнесу. Мечтал в будущем построить родным большой дом и подчеркивал, что дом будет без лестниц, чтобы матери в старости не нужно было по ним подниматься.
— В школе плотником работал и около 50 тысяч получал. Оплачивал кредит и алименты, у меня ни копейки денег не брал. Зарабатывал еще на подработках: кому-то стену сделает, крышу. Умеет ведь, — вспоминает мать. — Он был добродушным человеком. Когда строил этот дом, то в селе делали кровлю мечети, и тогда он успевал и туда сбегать помочь. Был благородным, непреклонным парнем.
Азаттыку не удалось получить комментарий в Абайском РОП. В отделе обещали «узнать и перезвонить», но больше на связь не выходили. На запрос, направленный в антикоррупционную службу, ответов пока также не последовало.
Жители Семея присоединились к охватившему многие города Казахстана митингу 5 января. О погибших в ходе разгона не сообщалось, однако известно, что два человека погибли после задержания.
КОММЕНТАРИИ