В узбекской диаспоре и оппозиции этот день ждали давно. Многие годы аналитиков и исследователей — меня в том числе — просят описать сценарии дальнейшего развития событий в Узбекистане, поскольку все понимают, что смерть Каримова — наиболее вероятная (а возможно, единственно возможная) отправная точка для реформ в одном из самых прочных авторитарных режимов мира. Я сбился со счета, сколько разговоров с моими узбекскими друзьями заходили о том, что «может произойти после того, как Каримов умрет». Они рассуждали, смогут ли они тогда увидеться с семьями, уехать из страны, заняться бизнесом, поехать учиться за границу. В нынешнем Узбекистане всё это либо невозможно, либо опасно: страна всё глубже погружается в изоляцию, а экономическая и общественная жизнь всё жестче контролируется.
На узбекско-кыргызской границе.
Несколько недель назад я ехал на машине со своим другом, этническим узбеком, на юге Кыргызстана вдоль границы с Узбекистаном. За высоким забором, увитым колючей проволокой, ходили вооруженные патрули. Мы оба несколько лет прожили в Ташкенте и говорили о том, как бы нам хотелось побывать там снова. Мой приятель с улыбкой качал головой: «Вот когда Каримов умрет...»
Сегодня это произошло. Наступила новая эра, но что изменится? Как бы эксперты ни пытались предсказать на конференциях и в статьях, что случится после смерти 78-летнего Каримова, сколько бы они ни гадали об имени наследника и возможных путях развития страны с самым большим населением в регионе, неприятная правда состоит в том, что мы не знаем почти ничего.
Случилось именно то, чем нас пугали: Каримов умер, не назначив наследника и не оставив внятного механизма передачи власти. Те, кто больше обращал внимание на его личность, а не на выстроенную им систему, давно пугают нас кошмарным будущим: мол, из Ферганской долины полезут исламисты, которых только Каримов мог сдерживать своей «железной рукой», страна погрузится в пучину войны между кланами, которых Каримов умело натравлял друг на друга (сам будучи сиротой без семейных политических связей; его воспитало советское государство).
Притом что в этих утверждениях есть зерно истины, это лишь мифы, призванные объяснить, почему узбекский народ не способен управлять собой самостоятельно. Эти мифы оправдывают существование узбекской версии того, что политолог Алена Леденева применительно к путинской России называет системой. То есть авторитарным режимом, основанным на культе личности, которая обладает полномочиями, превышающими возможности отдельного человека в том числе ввиду его смертности. Каримова больше нет, однако государство, основанное на всесилии спецслужб и жестком контроле над экономикой, было выстроено, еще когда его портреты висели в каждом классе — и, скорее всего, продолжат там висеть, не в последнюю очередь благодаря мифам, которыми это государство прикрывалось.
Как считают эксперты по Центральной Азии Ларри Марковитц и Скотт Раднитц, современная политическая и экономическая ситуация в Узбекистане резко отличается от соседних государств уровнем централизации власти и лояльности по отношении к ней со стороны всех экономических субъектов, а также мощью спецслужб, способных надзирать и наказывать тех, кто отказывается подчиняться. Государство, основанное на «принуждении и взяточничестве», оставляет немного пространства для развития, и у существующих элит — с Каримовым или без — нет особых стимулов менять благоприятную для себя политическую систему, тем более что всесильные спецслужбы способны гарантировать, что на их позиции никто не покусится.
Семья предпринимателя из Джизакской области Арамиса Авакяна.
Повседневную жизнь в системе и работу господствующих мифов хорошо иллюстрирует случай, произошедший несколько лет назад. У мелкого предпринимателя из Джизакской области Арамиса Авакяна было два небольших пруда, в которых он выращивал рыбу на продажу. Бизнес шел неплохо, в его хозйстве работало несколько человек. Неожиданно глава местной администрации, опираясь на госаппарат «принуждения и взяточничества», потребовал от Авакяна переписать на него всю собственность. Бизнесмен отказался и вскоре был арестован полицией по обвинению в поддержке «Исламского государства». Адвокаты и родственники заявляли, что из него выбили признания, будто он и его сотрудники состоят в тайной ячейке «Исламского государства», которая видит своей задачей свержение правительства. Особых доказательств предоставлено не было, хотя бросается в глаза, что этнический армянин Авакян даже не мусульманин, а православный христианин. Узбекский суд приговорил его к четырем годам тюремного заключения.
Система остается, и нет особых оснований думать, что она изменится — с Каримовым или без. Как отмечал в начале года политолог Эрик Макглинчи, «правящий класс Узбекистана... заинтересован в сохранении автократического режима, который является для него неиссякаемым финансовым источником». Преданный режиму силовой аппарат, считающийся не менее могущественным, чем сам Каримов, уверен, что без него в стране начнется исламистское восстание, которое перекинется на весь регион. Наблюдая за ходом событий в ближайшие недели — особенно если надежды узбеков окажутся перечеркнутыми и изменится лишь портрет на стене — и слушая, как эксперты говорят о дилемме «либо авторитаризм, либо «Исламское государство», следует помнить историю рыбовода из Джизакской области. За последние 25 лет у узбеков так и не появилось возможности разобраться, чего они хотят на самом деле.
Ноа Такер — главный редактор сайта Registan.net, преподаватель Университета Джорджа Вашингтона (Школа международных отношения имени Элиота, отделение Центральной Азии). В подготовке статьи на русском языке участвовала Алиса Вальсамаки.