"О СПЕЦКОНТИНГЕНТЕ ПРОСТО ЗАБЫЛИ"
В 1941 году в лютый мороз на стоянке Агапитово полуострова Таймыр в Красноярском крае выгрузили 500 депортированных немцев, финнов и латышей. Долгое время считалось, что все они погибли. Поселение Агапитово расположено в самой глубине полуострова Таймыр, это самая последняя стоянка. До ближайших населенных пунктов оттуда очень далеко, просить помощи не у кого. Председатель красноярского краевого общества "Мемориал" Алексей Бабий долгое время был уверен, что в 1941 году в Агапитово никто из депортированных не выжил.
– Но однажды ко мне обратилась женщина по имени Полина Бауэр, – рассказывает Алексей Бабий. – Она разыскивала информацию о своем отце, который в 1941 году был депортирован с Поволжья вместе с семьей. На пересыльном пункте в Красноярске его не посадили на пароход, как жену и детей, а отправили работать на лесоповал. Полине на тот момент было всего три годика, папу она так больше и не увидела. Я спросил, куда именно отправили Полину с матерью. Она ответила: "В Агапитово". Я сказал: "Не может быть! Ведь там никто не выжил".
– Практически никто, из 500 человек от силы 70, – рассказывает Полина Бауэр, – и вот мы с мужем среди них – выживших. Ему тогда было семь лет. Там мы друг друга не знали, конечно. Встретились и поженились позже, в Игарке, куда вывезли тех, кто дожил. Вот так нас судьба закрутила.
В рассказ Полины Бауэр было сложно поверить. В архивах красноярского "Мемориала" есть дневник латышки Руты Янкович, которая в 1941 году вместе с матерью и братом была депортирована в поселок Усть-Хантайка Дудинского района. Вот что она писала в своем дневнике: "Из Игарки вернулись три финна и рассказали жуткую историю о том, как "вдоль правого берега Енисея на стоянке Агапитово мы увидели палаточный городок, где лежали примерзшие к жердям и подстилке люди, в основном женщины, дети и меньше – старики. В палатках не было ни печек, ни дров, кругом трупы".
Спецконтингент, доставленный в Агапитово, властью был просто "забыт"
Финны рассказали, что им все-таки удалось найти "живого скелета", от которого они узнали, что в Агапитово перед самым ледоставом, по Енисею на пароходе было доставлено порядка 500 человек, в основном немцев из Поволжья и Прибалтики. Этим людям дали только палатки. "Мы добрались до Игарки и об увиденном сообщили в спецкомендатуру НКВД. Мы поняли из разговора, что спецконтингент, доставленный в Агапитово, властью был просто "забыт". Через четыре месяца на обратном пути ни одной живой души в Агапитово мы не встретили", – вспоминали финны, о которых написала в своем дневнике Рута Янкович.
Бывшие немцы Поволжья Александр и Полина Бауэр чудом выжили в том палаточном городке.
"С СОБОЙ НИЧЕГО НЕ БЕРИТЕ, ЭТО НЕНАДОЛГО"
Александр Бауэр вспоминает, как в 1941 году всю их семью поволжских немцев – 10 человек – выгнали из дома, посадили на телегу и повезли на станцию.
– Сказали: "Ничего с собой не берите, там всё дадут, это ненадолго, пока не закончится война", – вспоминает Александр Бауэр. – Мы налегке и вышли из дома. На станции нас погрузили в товарняк, где перевозили скот. Поезд двинулся южной веткой, через Алма-Ату, в Красноярск. Пока доехали, настали холода, навигация закончилась, и людей расселили по деревням. Летом следующего года собрали на речном вокзале и погрузили на теплоход "Иосиф Сталин".
По словам Александра, людям не сообщили, куда их везут. Было известно только, что теплоход двинулся на север. Судно было забито под завязку, это особо отложилось в памяти тогда еще семилетнего мальчика. Семья Бауэр лежала внизу около трапа. Временами теплоход останавливался и выгружал людей.
Мужики бросились рыть землянки, но земля-то мерзлая, лопата заходила лишь на полметра
– Примерно через полторы недели, 15 сентября, подошла наша очередь. Был тихий, ясный, солнечный день. Мы вышли на берег и опешили. Кругом ни души. Охотничья избушка, где жил рыбак по фамилии Агапитов, и склад со снастями. Потому поселение так и прозвали – Агапитово, – рассказывает Александр Бауэр. – Выгрузили несколько сотен человек, кинули им несколько мешков с крупой и мукой. Ни теплых вещей, ни других продуктов, ни посуды не было. На следующий день начался прилив, и мешки намокли. Мужики бросились рыть землянки, но земля-то мерзлая, лопата заходила лишь на полметра – растапливали кострами. Где-то метров пять прорыли вглубь и длиной метров 100 траншею. Это и был первый наш дом. Внутри поставили большие бочки и трубы сделали наружу, их топили, чтобы согреться. Электричества не было, только лучинки.
Немцы на Таймыре
– Если продуктов вам не оставили, что же вы ели?
– Варили баланду из застывшей муки. Коренья, ягоды собирали. Но умирать люди начали почти сразу же – сначала от цинги, потом просто от голода. Из нашей семьи к 1945 году остался только я и мама. Три тетки разом отравились ядовитым растением, похожим на морковь. Пошли на берег озера, выкопали и наелись, их там и нашли мертвыми. Остальные уходили постепенно, пухли от голода. Помню, как умер дядя. Позвал бабушку: "Мама, идите сюда". Она: "Сейчас, сынок". Подошла, а он лежал уже недвижимый. И вот это слово "сейчас" до сих пор у меня звенит в голове. Мама все время говорила потом: "Никогда не говорите "сейчас". Если вас зовут, идите сразу". Я до сих пор, когда меня кто-то в семье зовет, все бросаю и иду. Мертвых не хоронили, вытаскивали из землянок, вырывали небольшую яму: один слой мертвецов, затем слой веток, другой слой... Потом приходили росомаха или песец и растаскивали трупы по частям.
– Как же вам удалось выжить?
Под весну появлялись снегири. Это прелесть, один сплошной жир. Так я хоть как-то кормил маму и себя
– Меня спасло то, что я приглянулся местному охотнику Агапитову. И на второй год нашей жизни в тех местах он научил меня ловить зайцев и куропаток, их там было не счесть. А под весну появлялись снегири. Это прелесть, один сплошной жир. Так я хоть как-то кормил маму и себя. Позже научились запаривать еловые ветки, от цинги это реально спасало.
– Сколько лет вы прожили в Агапитово? Как там складывалась ваша жизнь до реабилитации?
– На третий год в Агапитово нам прислали учительницу и организовали школу. Она молоденькая русская, а мы-то – немцы, латыши, эстонцы, по-русски ничего не понимали. Собрала она нас в первый раз, написала на доске буквы, начала что-то объяснять. А мы молчим. Она догадалась, что мы ничего не понимаем, и как заплачет. Мы в ответ тоже заревели. Так никакого урока и не получилось. На второй день она стала писать буквы: а, о, у – и петь их. Мы подхватили. Так и выучила нас до четвертого класса. После этого в 1948 году меня отправили в Игарку, в интернат. А мама пробыла в Агапитово до 1956 года, пока нас не реабилитировали.
Немцы на Таймыре
В Игарке за зданием, где мы учились, находилась комендатура, раз в месяц нам надо было отмечаться. И каждый раз нас встречали словами: "Ну что, фашисты, пришли". "Потерпите, дети, – успокаивали нас воспитатели, – скоро всё изменится".
Но и после реабилитации к нам ужасно относились. В 18 лет я пришел в военкомат, уже работал, меня на работе уважали. Хотел служить пойти, а мне говорят: "Тебе не положено, ты враг народа".
Позже меня снова вызвали в военкомат и сообщили, что теперь я уже не враг и пора отдать долг Родине. И меня отправили служить на Чукотку. Прямо насмешка какая-то: опять на север.
"ПЛЕВАЛИ В КОТЕЛОК"
Полина Бауэр о тех трагических событиях знает больше по воспоминаниям родных, ведь на момент ссылки ей было всего три года.
Полина Бауэр в молодости
– Мы жили в Красноармейске (раньше он назывался Бальцер, по-немецки). Летом 1941 года нашу семью: маму, папу, бабушку, дедушку, дядю, меня и годовалую сестренку – посадили на поезд и повезли в Сибирь. Мама была беременна третьим. Нам тоже сказали, что везут ненадолго. С собой у нас было только то, что на себе надето, легкое, лето же было. Помню, что мама полы даже помыла в доме и цветы побрызгала, все чистенько оставила. Ехали в товарняке, спали на полу, очень долго, это я сама запомнила. Кушать было особо нечего, на стоянках папа бегал и что-то доставал. Помню, в Алма-Ате вышел и принес нам красных запашистых яблок. На стоянках двери вагонов открывались и мы, дети, сидели там как воробушки, свесив ноги.
– Что вы помните о жизни в Сибири?
– В Красноярском крае нас распределили в село Хайдак на подселение к местным – там жили эстонцы. Папу отправили на лесоповал. У дяди и дедушки был открытый туберкулез, поэтому их не взяли. В Хайдаке мы прожили всю зиму. Языка их не знали, они нашего тоже, изъяснялись, как могли. Относились они к нам хорошо. Подоят корову и кричат мне: "Туду руто пимо стако". Я понимала и неслась, чтобы налили молока. 25 апреля мама родила мальчика, очень крупного, 6 кг, хотя сама такая маленькая была.
Мать Полины до ссылки в Сибирь
Потом по Енисею маму с тремя маленькими детьми отправили в Агапитово, где жизнь была серая, голодная. Три года мы, дети, просидели в землянке на нарах, ни разу не поднявшись наверх. Морозы стояли страшные, а носить нам было нечего. В землянке только малюсенькое окошечко было, в него мы смотрели на небо. Каждый день мама, слабая после родов, уходила валить лес, с нами оставалась бабушка. Братик умер почти сразу же, кормить маме его было нечем. Через некоторое время я вся покрылась чирьями, живого места на мне не было, шрамы от них остались до сих пор. Все дети были во вшах, мы даже не представляли, что значит мыться.
– Как удалось вам с сестрой выжить?
– Через два года нас перевезли из Агапитово в Носовую – поселение, в котором были нормальные дома. Мы жили в бане. И раз в неделю, в субботу, когда хозяевам нужно было помыться, выходили на улицу, а после возвращались в сырое совсем помещение. Там нам было уже хорошо, у людей была картошка. Мама ходила и собирала очистки, а потом пекла их на печи. И такие они вкусные были. А дальше спас случай. Дедушка был мастером по выделке кожи. И на третий год всю нашу семью забрали в Игарку – туда привозили скот для выделки. Только благодаря этому мама, сестра, дедушка и я остались живы.
Немцы на Таймыре
– Как к вам относились местные жители?
– Местные нас не любили и называли фашистами. Бабушка на улице в котелке варила тюрю и разливала нам по консервным банкам – посуды не было, горячо, сразу не возьмешь. А русские ребятишки бегали вокруг и плевали в котелок. Что нам было делать – не выливать же, мы это ели. В Игарке я из-за чирьев еще год в школу не могла пойти, они кровоточили и одежда к коже прилипала. А когда поджили и пошла, тоже приятного мало было. Помню, сижу, а за мной мальчишка весь урок тыкает и тыкает меня в спину острием пера, а я пожаловаться боюсь. Никем мы были для местных. Училась я неплохо, и мне все кричали: "Дай списать, фашистка!" Чуть постарше стала, у меня одно в голове: никогда за русского замуж не пойду. Ведь у нас многие, перепуганные, выходили, чтобы поменять фамилию. А у меня такой характер: думала, какая есть, оскорбленная и униженная, такой и останусь на всю жизнь.
– Как вы познакомились с будущим мужем?
– Наше знакомство – чистая случайность. В 1964 году встретились на свадьбе у знакомых. Он только меня увидел и сказал, что я его будущая жена. Я, конечно, возмутилась, но мы стали общаться. Так и выяснили, что у нас общее прошлое. Больше друг без друга уже не смогли.
Я родилась в России, это моя историческая родина. Да, мы здесь "фашисты", но и там мы были бы чужими
– Были ли мысли вернуться на родину после реабилитации?
– Когда наши дочки родились, мы хотели поехать домой, даже документы подавали. Но нас не пустили: несмотря на реабилитацию, возвращаться на историческую родину нам было нельзя. В любой другой регион, но только не домой. Позже, когда открыли границы, многие наши начали уезжать в Германию. Мы тоже думали об этом, но я родилась в России, столько здесь пережила, это моя историческая родина. Да, мы здесь "фашисты", но и там мы были бы чужими. Поэтому решили остаться.
Александр и Полина Бауэр с дочерьми
– Вы получили хоть какую-то компенсацию от государства после реабилитации?
– Мой дядя уже в 70-х годах долго хлопотал, и ему выдали 10 000 рублей, так как дом был записан на него. Он поделил эти деньги между членами семьи, которые на тот момент остались в живых. Но это были сущие копейки.
После реабилитации Полина Эмануиловна всю жизнь проработала бухгалтером на Игарском лесокомбинате, а Александр Яковлевич был там же слесарем, токарем и начальником цеха, а позже – директором электростанции в Игарке. В 1995 году они ушли на пенсию и в этот же день улетели из Игарки в Красноярск к дочерям, поселились там насовсем. Сейчас Полине Бауэр – 79 лет, Александру Бауэру – 83 года. Они живут в двухкомнатной квартире в Красноярске, ухаживают за дачей – выращивают овощи. У них две дочери и четверо внуков.
Александр и Полина Бауэр в 2017 году
– Вы всю жизнь прожили в Сибири, как вы считаете, вы, наконец, стали здесь своими?
– Нет, так и не стали. Национальная вражда, которую мы ощущали тогда, есть и сейчас. Буквально недавно с соседкой по даче поспорили, а она мне: "Не нравится, езжайте в Германию". Здесь, в Сибири, мне еще очень долго снился родной дом. Нет, я не хотела в него вернуться, но во сне постоянно видела. И в 1974 году мы с мужем решили поехать ко мне на родину. Адрес: Фабричная, 35, я помнила наизусть. Поспрашивали у прохожих, подошли, увидела домишко, я будто только вчера из него вышла. Длинная летняя кухня во дворе, печь посреди комнаты – еще дедушка мой ставил, все так же осталось. Муж сфотографировал меня на память на фоне дома, и в этот же день мы уехали. Больше он мне никогда не снился.
Дом в городе Бальцер, из которого депортировали Полину
Вообще, по сей день мы здесь, в Сибири, чужие. Это не кончится, наверное, пока мы все не ляжем в могилы. Может быть, нашим детям будет легче, они-то уже поменяли фамилии на русские.