В узбекской диаспоре и оппозиции этот день ждали давно. Многие годы аналитиков и исследователей — меня в том числе — просят описать сценарии дальнейшего развития событий в Узбекистане, поскольку все понимают, что смерть Каримова — наиболее вероятная (а возможно, единственно возможная) отправная точка для реформ в одном из самых прочных авторитарных режимов мира. Я сбился со счета, сколько разговоров с моими узбекскими друзьями заходили о том, что «может произойти после того, как Каримов умрет». Они рассуждали, смогут ли они тогда увидеться с семьями, уехать из страны, заняться бизнесом, поехать учиться за границу. В нынешнем Узбекистане всё это либо невозможно, либо опасно: страна всё глубже погружается в изоляцию, а экономическая и общественная жизнь всё жестче контролируется.
Несколько недель назад я ехал на машине со своим другом, этническим узбеком, на юге Кыргызстана вдоль границы с Узбекистаном. За высоким забором, увитым колючей проволокой, ходили вооруженные патрули. Мы оба несколько лет прожили в Ташкенте и говорили о том, как бы нам хотелось побывать там снова. Мой приятель с улыбкой качал головой: «Вот когда Каримов умрет...»
Сегодня это произошло. Наступила новая эра, но что изменится? Как бы эксперты ни пытались предсказать на конференциях и в статьях, что случится после смерти 78-летнего Каримова, сколько бы они ни гадали об имени наследника и возможных путях развития страны с самым большим населением в регионе, неприятная правда состоит в том, что мы не знаем почти ничего.
Случилось именно то, чем нас пугали: Каримов умер, не назначив наследника и не оставив внятного механизма передачи власти. Те, кто больше обращал внимание на его личность, а не на выстроенную им систему, давно пугают нас кошмарным будущим: мол, из Ферганской долины полезут исламисты, которых только Каримов мог сдерживать своей «железной рукой», страна погрузится в пучину войны между кланами, которых Каримов умело натравлял друг на друга (сам будучи сиротой без семейных политических связей; его воспитало советское государство).
Притом что в этих утверждениях есть зерно истины, это лишь мифы, призванные объяснить, почему узбекский народ не способен управлять собой самостоятельно. Эти мифы оправдывают существование узбекской версии того, что политолог Алена Леденева применительно к путинской России называет системой. То есть авторитарным режимом, основанным на культе личности, которая обладает полномочиями, превышающими возможности отдельного человека в том числе ввиду его смертности. Каримова больше нет, однако государство, основанное на всесилии спецслужб и жестком контроле над экономикой, было выстроено, еще когда его портреты висели в каждом классе — и, скорее всего, продолжат там висеть, не в последнюю очередь благодаря мифам, которыми это государство прикрывалось.
Как считают эксперты по Центральной Азии Ларри Марковитц и Скотт Раднитц, современная политическая и экономическая ситуация в Узбекистане резко отличается от соседних государств уровнем централизации власти и лояльности по отношении к ней со стороны всех экономических субъектов, а также мощью спецслужб, способных надзирать и наказывать тех, кто отказывается подчиняться. Государство, основанное на «принуждении и взяточничестве», оставляет немного пространства для развития, и у существующих элит — с Каримовым или без — нет особых стимулов менять благоприятную для себя политическую систему, тем более что всесильные спецслужбы способны гарантировать, что на их позиции никто не покусится.
Повседневную жизнь в системе и работу господствующих мифов хорошо иллюстрирует случай, произошедший несколько лет назад. У мелкого предпринимателя из Джизакской области Арамиса Авакяна было два небольших пруда, в которых он выращивал рыбу на продажу. Бизнес шел неплохо, в его хозйстве работало несколько человек. Неожиданно глава местной администрации, опираясь на госаппарат «принуждения и взяточничества», потребовал от Авакяна переписать на него всю собственность. Бизнесмен отказался и вскоре был арестован полицией по обвинению в поддержке «Исламского государства». Адвокаты и родственники заявляли, что из него выбили признания, будто он и его сотрудники состоят в тайной ячейке «Исламского государства», которая видит своей задачей свержение правительства. Особых доказательств предоставлено не было, хотя бросается в глаза, что этнический армянин Авакян даже не мусульманин, а православный христианин. Узбекский суд приговорил его к четырем годам тюремного заключения.
Система остается, и нет особых оснований думать, что она изменится — с Каримовым или без. Как отмечал в начале года политолог Эрик Макглинчи, «правящий класс Узбекистана... заинтересован в сохранении автократического режима, который является для него неиссякаемым финансовым источником». Преданный режиму силовой аппарат, считающийся не менее могущественным, чем сам Каримов, уверен, что без него в стране начнется исламистское восстание, которое перекинется на весь регион. Наблюдая за ходом событий в ближайшие недели — особенно если надежды узбеков окажутся перечеркнутыми и изменится лишь портрет на стене — и слушая, как эксперты говорят о дилемме «либо авторитаризм, либо «Исламское государство», следует помнить историю рыбовода из Джизакской области. За последние 25 лет у узбеков так и не появилось возможности разобраться, чего они хотят на самом деле.
Ноа Такер — главный редактор сайта Registan.net, преподаватель Университета Джорджа Вашингтона (Школа международных отношения имени Элиота, отделение Центральной Азии). В подготовке статьи на русском языке участвовала Алиса Вальсамаки.
