Африканский театр Путина. Послесловие к саммиту в Сочи

Русская редакция Азаттыка – Радио Свобода – поговорила об итогах российско-африканского саммита и о том, какие интересы в Африке у Путина, со Стивеном Бланком, американским военным экспертом из Вашингтонского внешнеполитического совета, и Максимом Матусевичем, специалистом по Африке, профессором Университета Сетон-Холл в Нью-Джерси.

Если судить по заголовкам западной прессы, точнее, в тех немногочисленных СМИ, что успели заметить российско-африканский саммит, деньги, потраченные на его организацию, не пропали даром. Пресса громко заговорила о решительном возвращении России в Африку. «Путин вступает в состязание за Африку, смирив США на Ближнем Востоке», – пишет агентство Bloomberg. «Россия посылает два ядерных бомбардировщика в Южную Африку, демонстрируя сотрудничество в области обороны», – отмечает журнал Time. «Путин бросает вызов США и Китаю в новой континентальной гонке», – провозглашает Newsweek. Но специалистам бросается в глаза показная фальшь. «Русским театром» называет саммит Джуд Девермонт, бывший аналитик ЦРУ, и призывает администрацию Трампа не реагировать на сочинское шоу, не придавать Кремлю незаслуженного статуса важного игрока в Африке, а противодействовать его «подрывной» активности на континенте. В то время как наблюдатели соглашаются, что у Кремля нет адекватного потенциала, чтобы стать реальным патроном африканских стран по образцу Китая или США, повышенная активность России в Африке, по их мнению, представляет опасность.

– Я не думаю, что Россию можно назвать большим игроком в Африке, но она хотела бы стать крупным игроком, устроить там большой всплеск, чем Кремль и занимается начиная с 2016 года, когда он начал серьезное вмешательство на Ближнем Востоке, – говорит Стивен Бланк. – Это вписывается в попытки Путина показать Соединенным Штатам и всему миру, что Россия является глобальным игроком. Мало того, Кремль явно хочет занять в Африке стратегические позиции, сравнимые с позициями США, Европейского союза и Китая. В том, что касается экономических возможностей, Москва не может соперничать с Пекином, но существуют ниши, которые она пытается заполнить. И на взгляд со стороны, она добилась ощутимых успехов. Она приобрела большой вес в нескольких африканских странах, тесно сотрудничая с их властями, она подписала договоры об экспорте оружия с более чем двумя десятками африканских стран. Увеличивается объем российской торговли с Африкой и уровень инвестиций, конечно, с очень низкого уровня. Москва посылает тех, кого Путин называет политтехнологами, в разные африканские страны с целью организации избирательного процесса, она ищет возможности организации военных баз на континенте, она заключает контракты на добычу полезных ископаемых. Все это я бы назвал успехом. Естественно, ей очень далеко до Китая, и она вряд ли когда-либо будет способна догнать его, но она получила влияние в некоторых ключевых африканских государствах, в то время как для Соединенных Штатов Африки, можно сказать, не существует в контексте международной политики, и у нынешней администрации нет внешнеполитической стратегии.

– С чисто практической точки зрения зачем России это нужно, что она получает от этого? США и другие западные страны, насколько я понимаю, видят в Африке, по большому счету, обузу?

– Во-первых, Путину и его окружению необходимо наглядное свидетельство, что Россия под его водительством превратилась в державу, сравнимую по статусу с Советским Союзом. Во-вторых, им нужно влияние в Африке, чтобы африканские государства поддерживали Москву по главным вопросам в стенах и вне стен Организации Объединенных Наций. В-третьих, они хотят получить энергетические преимущества над Европой. В-четвертых, они используют свое влияние в Африке, чтобы оказывать давление на европейские страны, например Францию. Иными словами я бы сказал, что это серьезная стратегическая ставка Кремля, а не авантюризм, попытки сделать деньги или заполучить алмазы, как пишут некоторые американские незадачливые комментаторы.

– Вы, как и немало других аналитиков, сетуете на то, что нынешняя американская администрация, в отличие от предшественников, махнула рукой на Африку. Но после падения Советского Союза, когда Африка была ареной противостояния с Москвой, стратегический вес Африки рухнул. Зачем Африка нужна Соединенным Штатам?

– Для США Африка важна прежде всего потому, что она может стать питательной почвой для международного терроризма, она может стать очагом глобальной нестабильности, Африка является важным источником стратегических природных ресурсов. На Африканском континенте находятся ключевые порты, дающие выход в Средиземное и Красное моря.

– Как бы вы оценили роль, которую играет Россия в Африке? Кремль, естественно, утверждает, что он помогает обеспечить стабильность и, как в Сирии, поддерживает законные власти разных стран, которым со всех сторон кто-то угрожает.

– Негативно оцениваю. Россия представляет собой силу, которая пытается продлить жизнь авторитарным режимам, которые наживаются благодаря коррупционным сделкам с так называемыми российскими бизнесменами. Это сила, которая провоцирует конфликты, а не стабильность, прогресс и демократизацию.

– В таком случае почему главы более чем сорока африканских стран решили принять участие в работе этого беспрецедентного саммита? И большинство из них трудно назвать одиозными фигурами?

– Прежде всего потому, что они хотят инвестиций в Африку. Русские говорят им: мы готовы инвестировать. Это первая причина. И второе: они разыгрывают российскую карту в отношениях с Китаем и США, рассчитывая, что американцы и китайцы предложат им больше, увидев в России соперника. Африканские лидеры играют в эти игры пять-шесть десятилетий. Они большие эксперты в этом деле. Вы не доберетесь до вершин власти, будучи наивным.

– Вы, нужно сказать, довольно высоко оценили уровень игры, которую ведет Владимир Путин в Африке. Может он оказаться успешнее своих советских предшественников?

– Слишком рано делать выводы. Советские лидеры делали долгосрочную ставку. Они выдерживали свою линию в течение фактически трех десятилетий вплоть до горбачевских времен. Первый период их вмешательства был достаточно успешным. К восьмидесятым годам они выдохлись, и ситуация изменилась не в их пользу. Путину пока сопутствовал успех, но невозможно предсказать, какими будут долговременные последствия его вмешательства в Африке, – говорит Стивен Бланк.

– Максим Матусевич, Владимир Путин в окружении лидеров десятков африканских стран во время встречи в Сочи выглядит внушительно, мой собеседник говорит о том, что Путин следует серьезной стратегии в Африке, с другой стороны, влиятельный американский аналитик называет это «русским театром». Дескать, все это фарс, который, тем не менее, отражает тенденцию, требующую ответа. Как вам видится происходящее в Сочи?

– Мне кажется, это серьезное событие, – говорит Максим Матусевич. – Потому что впервые после распада Советского Союза такое количество африканских лидеров и лидеров африканского бизнеса одновременно оказались в России. Но, мне кажется, не нужно устраивать то, что иногда происходит в средствах массовой информации на Западе, устраивать истерику по этому поводу. Это, конечно, выглядит красиво, это впечатляет, но нет у меня, например, никакой уверенности, что что-то реальное выйдет из этих разговоров.

– Тем не менее, присутствие в Сочи лидеров нескольких десятков африканских стран, а не только одиозных режимов реально. Зачем им показываться в компании с Владимиром Путиным? Что их влечет?

– Влечет то, что по всей Африке существует некоторая ностальгия по холодной войне, необязательно по военным действиям, необязательно по напряженным ситуациям, а ностальгия по возможности сталкивать супердержавы друг с другом. Я это наблюдал в свое время, когда я занимался исследовательской работой в Нигерии. Я с удивлением обнаружил, что многие нигерийские политологи, профессора, политики тоскуют по холодной войне. Потому что холодная война давала им возможность получать выгоду от соревновательных процессов между супердержавами. Потом Советский Союз развалился, Советский Союз ушел из Африки, и они остались один на один сначала с Америкой, потом с Китаем. Мне кажется, это в их интересах, что появился еще один крупный игрок, тот, который состоит в довольно сложных, напряженных отношениях с Западом, в то же время с Китаем непростые отношения – это дает им возможность, может быть, получить какую-то выгоду долгосрочную. Это может быть выгода в бизнесе, это может быть геополитическая выгода или это может быть способность заработать денег.

– То есть они возвращаются к игре времен холодной войны: кто больше даст, тот и друг?

– Знаете, что еще происходит и чем привлекательна Россия, отчасти и Китай? Именно тем, что и Россия, и Китай совершенно бесстыдно, беззастенчиво отвергают либеральные ценности, те самые либеральные ценности, которые в принципе осложняли жизнь многим авторитарным персонажам в Африке. Желание улучшить состояние гражданского общества, свобода прессы, права человека, права сексуальных меньшинств – вот все эти красивые идеи, которые необязательно, что Запад воплощал, но по крайней мере они о них говорили. Нужно было играть в эту игру, если ты хочешь иметь дело с западными структурами, тебе нужно каким-то образом говорить о гендерном паритете, о правах общества организовываться, о правах журналистов. Ни Россия, ни Китай этого не требуют. Я почитал, между прочим, программу саммита, она очень интересная. Общими фразами выражено пожелание строить светлое будущее в отношениях между Россией и Африкой. Но интересно посмотреть, какие заседания, какие сессии происходят в Сочи. В основном это все бизнес, это безопасность, это сессия по суверенитету, но в то же время есть отдельная сессия «Сохранение традиционных ценностей». И это, мне кажется, то же самое, что Россия сейчас делает на международной арене, они себя представляют борцами за сохранение консервативных ценностей, традиционных ценностей. Они также говорят о том, что необходимо дать возможность африканским государствам «самостоятельно принимать решения». И нужно – это очень интересно – сохранять африканскую идентичность. Что это за африканская идентичность? Африканская идентичность – традиционное отвержение западных либеральных ценностей. В чем-то это, если разобраться, полный уход от советских постулатов. Потому что Советский Союз там пытался сначала строить марксизм-ленинизм, но даже когда у них это не получилось, они все равно говорили о социалистической ориентации, о том, что в будущем африканские государства все равно придут к социализму. Национализм как таковой не приветствовался в Советском Союзе, к панафриканистам относились скептически и к черным националистам относились скептически. Сейчас происходит полная переориентация, они говорят о сохранении традиционных ценностей, о сохранении африканской идентичности и о том, что очень важно сохранять достижения панафриканизма.

– Владимир Путин готов защищать от Запада также и традиционные африканские ценности в обмен на дружбу с Африкой?

– Этот подход повторяется. Он начался в России с сохранения традиционных ценностей, такая консервативная платформа, потом создание консервативного интернационала в Европе с Венгрией, с Польшей, например, отчасти в Австрии, отчасти во Франции определенные политические силы поддерживаются консервативного толка. То есть, возможно, это и есть отражение действительно каких-то глубинных консервативных убеждений. Кроме того, как мы видим, это работает, это привлекает. Когда эти лидеры, среди них есть и бывшие президенты, например, Обасанджо из Нигерии приехал, то никто их не теребит, никто их не трогает, с ними хотят делать бизнес. Для многих африканских элит, мне кажется, это такой глоток свежего воздуха с их точки зрения, никто их не будет дергать. Они могут зарабатывать деньги, они могут управлять своими государствами так, как они считают нужным, никто не будет у них отнимать ту саму традиционную африканскую идентичность, которая, по большому счету, и дает им возможность успешно управлять своим обществом.

– Некоторое время назад журнал Time поместил большую статью «Как Путин построил разношерстную империю тиранов и несостоявшихся государств». Американская пресса в последнее время много пишет о российских наемниках в Африке, на которых опираются некоторые режимы. Империя – это, конечно, гипербола, но что, по-вашему, пытается сделать Путин в Африке?

– С одной стороны, это те самые традиционные русские понты. С другой – обратите внимание, что за день до того, как открылся форум в Сочи, в том же самом городе Сочи Путин и Эрдоган поделили северную Сирию. Об этом писали, но я не знаю, насколько визитеры этого форума обратили на это внимание. Это такой очень символичный пример приехавшим на этот саммит африканцам, что вот что мы можем сделать, если мы будем работать вместе. Запад уходит. Запад уходит из Африки, Запад (по крайней мере Соединенные Штаты Америки) уходит с Ближнего Востока. То есть это вполне реальные действия. Но я категорически не согласен с тем, что Россия строит какую-то империю. Россия преследует вполне конкретные прагматические цели, цели эти зачастую связаны с интересами российских элит. Если вы посмотрите на олигархов, людей типа Пригожина, которые близки к Путину, у которых есть вполне конкретные интересы в алмазодобывающей промышленности, в энергоресурсах, энергоносителях, в жилищном строительстве и так далее, это еще возможность делать деньги, возможность делать бизнес в местах, где нет прозрачности, в местах, где отношений, установленных напрямую с элитой, вполне достаточно для того, чтобы сделать большие деньги.

– Не льстите ли вы этим элитам, говоря о бизнесе? Ведь у России нет средств, чтобы инвестировать в Африку, как это делает Китай, и надеяться на возврат от инвестиций. Многие американские наблюдатели отмечают, что это больше похоже на натуральный обмен: Кремль поставляет африканским режимам свой единственный экспортный товар – оружие, а те, за неимением денег, расплачиваются природными ресурсами и правами на их эксплуатацию. Наличествует такой натуральный обмен?

– Я думаю, что он есть. Можно поставлять оружие и в ответ на это получить доступ, допустим, к алмазам, получить доступ к каким-то контрактам. Это, несомненно, происходит, мы это видим. Но опять же, является ли это предвестником переориентации Африки на Россию? Я бы не торопился с выводами. Мы, например, видели, что в Судане Россия активно поддерживала Омара Башира, до такой степени, что посылали туда спецназ, тренировали местные милицейские формирования, все равно Башира скинули. Влияния России было недостаточно для того, чтобы удержать его у власти.

– Известно, почему России не удалось защитить своего союзника Омара Башира, который, кстати, во время визита в Москву два года назад подписывал соглашения о предоставлении России концессий на добычу золота и права разведки и добычи нефти?

– России уже невозможно было продолжать его поддерживать, потому что от него отвернулась армия.

– Центральноафриканская Республика подается в прессе как большой успех Кремля, государство, превратившееся в клиента России, где окружению Путина открыты все пути для сверхобогащения?

– В Центральноафриканской Республике более сложная ситуация, там государство практически развалилось. У них, видимо, есть доступ к каким-то контрактам по добыче алмазов, золота, и это очень ценно. Но это не значит, что около четырехсот российских наемников захватили довольно большое государство. Там захватывать особенно нечего, государство развалилось. Они поддерживают какую-то фракцию, которая держится сейчас в столице Центральноафриканской Республики. Я не считаю, что то, что произошло в Центральноафриканской Республике, – предвестие того, что произойдет по всей Африке. Это очень специфическая ситуация. Эти панические заголовки о том, что Россия строит империю, что Россия захватывает Африку, про Центральноафриканскую Республику никто бы и не услышал, если бы не ужасно грустная история с журналистами, после чего на Западе стали о ней писать.

– Любопытно, что Китай, в отличие от России, не рекламирует своих связей с Африкой, не подчеркивает свою роль патрона африканских режимов, хотя его влияние и мощь в Африке, уровень торговли и инвестиций на континенте многократно превосходит российское.

– Китаю, по-моему, не нужно играть такую роль. Китай зарабатывает деньги. Китай вовлечен в безумное количество проектов, они строят железные дороги, они строят инфраструктуру, они вовлечены в горнодобывающую промышленность. В Африке сейчас находится больше миллиона китайцев, постоянно проживают – это люди, которые работают на разных объектах. Смотрите, что в Эфиопии произошло – они построили современную систему легких поездов, например, в Аддис-Абебе. Они построили огромное количество жилья в Анголе. Они задействованы в Мозамбике. Это серьезные капиталовложения. Это все вписывается в концепцию китайского мира, который они создают. Опять же, в отличие от России, мне кажется, китайцы меньше заинтересованы в символизме. Русским сейчас, я думаю, очень важно восстановить статус, потерянный после холодной войны. У китайцев гораздо более прагматические соображения.

– С точки зрения символики появление в Сочи глав множества африканских стран Владимир Путин наверняка может записать себе в актив. Но а с практической точки зрения получает ли средний россиянин что-то от этого сближения с Африкой? Расплачивается, как мы видим, он очередным прощением долгов африканских долгов. Есть у Кремля реальные достижения в Африке?

– Я думаю, реальные достижения есть с точки зрения разбухших банковских счетов олигархов, я думаю, деньги там зарабатываются большие. Мы знаем, что неспроста Пригожин, лицо, приближенное к императору, настолько задействован в Африке. Также интересно, кстати, что среди людей, приближенных к Путину, а это люди, которые в прошлом были связаны с КГБ или с внешней разведкой, есть те, которые когда-то служили в Африке. Существуют, видимо, эти связи, которые уходят вглубь советских времен, сейчас они конвертируются в связи деловые – это тоже интересный момент.

– Связи связями, но складывается впечатление, что России не удается в Африке сбыть ничего, кроме оружия и наемников. В чем тут может быть дело? К слову, Москва говорит, что намечается некий ядерный проект с Эфиопией: то ли атомная электростанция, то ли исследовательский реактор, с другой стороны, Южная Африка отказалась от российских услуг в строительстве атомной электростанции.

– Ситуация, возникшая в Южной Африке, напрямую с Россией не связана. Предыдущий лидер Африканского национального конгресса Зума был очень коррумпированным человеком, он был напрямую связан с российским бизнесом. После того, когда его все-таки убрали, люди, пришедшие на смену режиму Зумы, точат зуб на Россию, которая поддерживала его и помогала ему обогащать себя и приближенных, пока он находился у власти. Поэтому отказ от проекта по строительству атомной станции может быть связан именно с этим, то есть с тем, что Россия не разобралась толком во внутрипартийных разборках в Африканском национальном конгрессе. Но, вы знаете, у Советского Союза была в свое время похожая проблема в Африке. Потому что в какой-то момент выяснилось, что то, что они могут Африке дать, – это ассортимент довольно ограниченный. Они могли престижные объекты строить, какие-нибудь плотины или электростанции, сталелитейные заводы. Но в странах, в которых даже инфраструктуры нормальной нет, это не всегда было нужно, многие из этих объектов так и гниют до сих пор под палящим солнцем. А кроме этого нечего было дать, кроме оружия. Оружие с удовольствием покупали. Объекты промышленного производства были африканцам неинтересны, они с гораздо большим удовольствием покупали немецкие, американские или французские машины, чем советские «Жигули». Африканцы очень прагматичны, им нужны конкретные вещи, то есть оружие – это конкретная вещь. Дипломатическая помощь, поскольку Россия состоит в Совбезе, тоже может быть полезной. В смысле торговли я не могу понять, что Россия может им такое продавать или поставлять туда, что бы их заинтересовало. Они предлагают оружие, они предлагают, возможно, помощь наемников в нужных ситуациях, и они предлагают антилиберальную идею, которая очень привлекательна для авторитарных лидеров. Вот эта идея тоже продукт экспорта.

– Многие американские наблюдатели сетуют на то, что администрация Трампа совсем забросила Африку. И эти сетования слышны с девяностых годов, когда США потеряли интерес к континенту, где им больше не противостоял Советский Союз. В чем заключается интерес США к Африке, ведь даже существует так называемое африканское командование в составе Пентагона?

– У Соединенных Штатов, как мне кажется, до недавнего времени основной интерес – это была борьба с терроризмом. Они присутствовали в Нигерии и на Бали – это все места, в которых исламский экстремизм возник за последние годы. Америка – это же не Россия, это страна очень с необычайно развитым гражданским обществом, американцы вовлечены в Африке помимо правительства часто. Или есть какие-то правительственные программы, например Корпус мира. Тысячи американцев за последние десятилетия работали, жили в Африке посредством Корпуса мира. Очень много христианских организаций, которые посылают туда не только миссионеров, но и профессионалов, люди едут работать врачами, инженерами. И гуманитарные всякие соображения, потому что традиционно людям на Западе приятно чувствовать себя хорошими, помогая африканцам, они таким образом себя ощущают более просветленными.

– Некоторые обеспокоенные российским поведением в Африке американские комментаторы говорят, что действия России в Африке в защиту диктаторов заслуживают санкций в рамках закона о противодействии противникам Америки посредством санкций, а российские наемники заслуживают внесения в списки членов преступных организаций, преследуемых в рамках международных законов. На ваш взгляд, это реалистичные предложения?

– Мне кажется, это какие-то странные мечтания. У американцев больше находится военнослужащих в Африке на порядок, чем все эти наемники вместе взятые. Потом, мне кажется, это будет такая символическая победа Путина, еще раз он сможет заявить, что насколько американцы напуганы одним нашим присутствием в Африке. Мы хотим поддержать порядок, мы хотим обезопасить население в африканских странах – и это вызывает санкции. Это все можно высмеять, мне кажется, легко. И потом, кто будет этим заниматься, применяя санкционный режим, регулировать отношения между Россией и какими-то африканскими странами, о которых никто никогда не слышал. Мое личное мнение, что самый лучший способ решать такие вопросы – это не бросать на произвол судьбы эти страны, все эти районы мира, откуда администрация Трампа так хочет целенаправленно уходить. Я думаю, Америка настолько больше может предложить, чем Россия. Посмотрите, что произошло в Сьерра-Леоне, когда произошла жуткая эпидемия Эболы. Американцы, причем часто от университетов или добровольцы, в больших количествах поехали туда, начали разрабатывать вакцину, стали бороться за жизнь африканцев. И это настолько положительно повлияло на представления в Африке о Соединенных Штатах Америки, что, я думаю, наводнение русским оружием этого не обесценило. Кроме того, интересно, что программы, которые Трамп или полностью уничтожил, или сократил, – по борьбе со СПИДом в Африке или по борьбе с малярией, по борьбе с тропическими заболеваниями – эти программы Буш-младший ввел в свое время, и благодаря этому он очень популярен в Африке. Это американцам, мне кажется, сложно понять при их негативном отношении к Бушу. Обама тоже популярен, но по другим причинам, потому что у него отец был африканец. В смысле конкретики, в смысле того, что американская администрация когда-либо сделала в Африке, то трудно найти более популярного президента, чем Буш-младший и, возможно, Кеннеди, потому что он организовал Корпус мира.

– Максим, вы говорите, что африканских лидеров и Путина связывает тяга к так называемым консервативным традиционным ценностям, а может быть, здесь более очевидная связь: притяжение авторитарных систем, обществ с похожей психологией?

– Что они имеют общего между собой – это то, что и там, и там власть довольно коррумпирована, и там, и там общество принимает факт коррупции власти как что-то неизбежное, это особенно не возмущает, во всяком случае, не столько народа возмущает, сколько потребовалось бы для того, чтобы власть сменилась. Все-таки это очень разные общества. Я возвращаюсь к этой идее антилиберализма неспроста, это, может быть, звучит возвышенно, но за этим стоят очень конкретные вещи – это принимать как данность управление элитами, в том числе и финансовыми, принимать как данность то, что законы могут не соблюдаться. Наверное, тут есть что-то общее.