Без диктатора

За несколько дней в другом опросе – о том, почему потери СССР во Второй мировой войне были значительно больше потерь Германии, – лишь 12 процентов сказали, что "сталинское руководство действовало, не считаясь с жертвами". В 2011 году эту причину называли 18 процентов респондентов, а в 1997 году – 34 процента. Стало меньше и тех, кто объясняют потери СССР "слабостью, неумелостью советского командования" – 10 процентов (13 – в 2011 году).

Современные поклонники Сталина часто выдвигают такой тезис: да, репрессии были, но зато благодаря Сталину и его политике (включающей репрессии) Россия провела индустриализацию и победила в войне. Это вопрос о цене "Великой Победы" – победы, которой советский народ добился великими жертвами. И за этим стоит вопрос об эффективном менеджменте диктатуры, ответ на который в современной России все еще не дан: во времена испытаний диктатор, готовый пускать кровь, может лучше мобилизовать страну – или только мешает народу, ставя страну на грань катастрофы, преодолевать которую приходится чудовищными жертвами?

Экономист Григорий Попов, занимающийся историческими исследованиями и опубликовавший книгу об эпохе мировых войн "Поражения, которых могло не быть", несколько лет назад написал статью "Все для обороны страны?", в которой утверждает, что в 30-е СССР тратил меньше других крупных держава на военные нужды, занимаясь созданием дорогостоящего репрессивного аппарата, на который "расходовалось денег не меньше, чем на всю оборонную промышленность":

"Значительные средства в годы довоенных пятилеток были брошены на создание "империи ГУЛАГА" и освоение регионов, где было невозможно развитие хозяйственно эффективных производств… Сталинизм был менее всего связан с военным строительством, а явился продолжением гражданской войны и социальной борьбы".

Однако в другой статье Попов сравнивает сталинский режим с двумя другими, гипотетическими режимами, которые могли бы сформироваться в России в альтернативных реальностях: правительством "белых генералов", победи они в Гражданской войне, и "умеренным большевистским режимом Бухарина", выиграй тот во внутрипартийной борьбе. И тут, делая оценки производства стали и алюминия и распределения ресурсов в стране при разных типах правительства, Попов приходит к выводу, что сталинский режим намного лучше подготавливает страну к войне – 12 тысяч танков и 13 тысяч самолетов – по сравнению с другими, гипотетическими, режимами, которые, по оценке автора, уступили бы сталинскому по этим показателям в разы.

Это – несмотря на многочисленные примеры того, как сталинский режим мешал подготовке к войне, начиная с массовых репрессий командного состава Красной армии. Попов считает, что индустриализация и коллективизация требовались скорее, чтобы уничтожить остатки буржуазного общества, и не дали серьезных оборонительных преимуществ СССР. Организация заводов была неэффективной из-за потери части инженерных и управленческих кадров. ГУЛАГ как средство освоения Дальнего Востока был неэффективным – по сравнению со свободным трудом, что Попов показывает на примере золотодобычи и строительства железных дорог. Ущерб был нанесен и запуском в серийное производство "сырых" образцов военной техники в процессе ранней, форсированной индустриализации.

Особо разбираются последствия вмешательства Сталина в работу конструкторских бюро – на примере судьбы истребителя ЛАГГ-3. От конструктора Горбунова потребовали увеличить дальность полета до 1000 километров, и это снизило маневренность и скорость истребителя. При этом необходимости в такой дальности не было, утверждает Попов, – подобное могло требоваться американцам и японцам для боевых действия над океаном, но не нужно было в сухопутной войне в Европе. Вместо этого продолжался выпуск тихоходных истребителей серии "И". Попытки военных специалистов донести проблему до Сталина могли закончиться печально. Попов приводит в пример судьбу руководителя НИИ ВВС Филина, который весной 1941 года сделал доклад о плохих характеристиках многих советских самолетов в сравнении с немецкими, а после конфликта с руководством РККА о дальности полета МИГ-3 был арестован и расстрелян.

Еще один пример – радиосвязь, которой у советской армии, в отличие от немецкой, была острая нехватка: "Летом 1941 года ряду частей РККА пришлось сражаться как во времена Кутузова, используя световые, вербальные и прочие "дедовские" формы передачи информации на поле боя. Только площади зоны сражения в период наполеоновских войн редко превышали 20 квадратных километров. В пехоте можно было использовать проводную радиосвязь, но между танками и самолетами проводов не протянешь". Попов приводит цитату из письма одного из руководителей завода, выпускавшего радиостанции: "В уставе РККА, авторами которого были Ворошилов и Буденный, основным средством военной связи был определен телефон".

Попов замечает: "Все авторитарные режимы погибают из-за одного – один человек, как бы ни был он гениален, не в состоянии эффективно переработать весь объем информации, который сходится на нем, как на единственном центре принятия решений. К тому же окружение авторитарного лидера, как правило, не рискует предоставлять ему точную информацию, если она не содержит позитивных аспектов – диктатор начнет искать виновных, и этими виновными вполне могут стать лица из его ближайшего окружения. Авторитарные режимы хуже перерабатывают научно-техническую информацию, где требуется коллегиальность в принятии решений. Также надо учесть, что вокруг диктаторов часто образуется круг посредственностей – хороших "политиков", но плохих специалистов".

Мы побеседовали с Григорием Поповым о том, почему он после всех этих выводов продолжает разделять мнение, что в победе в Великой Отечественной войне высока роль Сталина, сталинской экономики, сталинской модели общества, сложившейся в конце 20-х и в 30-е годы прошлого века. Полемика вокруг сталинских репрессий часто приводит к обсуждению соотношения жертв и достижений режима. Попов не соглашается с предположением, что в этой полемике "государственническая" позиция подразумевает существование весов, на которых балансируют интересы государства и интересы личности, в то время как либеральная точка зрения отвергает эти весы, утверждая, что массовые репрессии оправдать нельзя вообще ничем:

– Я не согласен с определением понятия "государственник" как человека, который оправдывает вещи, подобные репрессиям 1937 года, бросая их на весы и считая, что они повлияли позитивным образом на развитие советского общества и повысили обороноспособность страны в конце 30-х годов. Я считаю себя умеренным либералом, но не думаю, что государственник – это человек, который оправдывает любые действия государства, полагая, что цель оправдывает средства. На самом деле, в событиях 1937 года и других политических репрессиях нельзя найти позитивного влияния на обороноспособность страны. С точки зрения государственника репрессии негативно повлияли на обороноспособность.

– Мне кажется, либеральная точка зрения в том, что даже если бы они положительно повлияли, одно на другое обменивать нельзя. Давайте обсудим, насколько политика Сталина была хороша для обороноспособности. Вы пишете, что в 30-е годы Сталин заботился не столько об обороноспособности, сколько о контроле над политикой внутри страны, а поскольку он выстраивал эту политику силовым, репрессивным образом, то это переходило в финансирование ГУЛАГа и внутренних войск, в нынешней терминологии?

– Да, практически до "зимней войны", да и много позже, расходы на репрессивные структуры, на ГУЛАГ были достаточно крупными. Дело в том, что примерно с конца 20-х годов советское руководство всерьез задумалось об освоении Дальнего Востока. К этой концепции форсированного освоения окраин государства были привязаны расходы на тот ГУЛАГ, на репрессивную систему. В конце 20-х – начале 30-х годов, когда развивались политические репрессии, государство не планировало таких высоких затрат на репрессивные органы и содержание заключенных. Но к 1937 году ситуация изменилась, количество заключенных возросло в разы. Расходы значительно выросли – я бы не сказал, что больше, чем на вооруженные силы, но значительные ресурсы действительно у них отнимались. В 1940 году в систему ГУЛАГа было направлено более полутора миллиардов рублей. Конечно, это негативно отразилось на подготовке Советского Союза к крупному вооруженному конфликту.

– Вы строите параллельные реальности, в одной из них побеждают "белые генералы", в другой – Бухарин, и, анализируя экономические факторы – металлургию, танкостроение и так далее, – приходите к выводу, что сталинский режим лучше перераспределяет ресурсы и потому лучше готовит страну к войне. Это сравнение только с этими, сугубо гипотетическими моделями, или его можно распространять на весь спектр политических режимов?

– С конкретными моделями, которые я описал. Давайте сравнивать. Польша режима Пилсудского – вот модель общества, которая вполне могла сложиться в России в случае победы "белых". Силы, которые в Польше пришли к власти в 1918–20-х годах, очень напоминают наши белые режимы, режим "белого" Юга России, режим Колчака (они даже пытались стать союзниками), Польша Пилсудского пыталась союзничать с Деникиным. Посмотрим на судьбу Речи Посполитой и на то, как это государство готовилось к войне. В книге "Поражения, которых могло не быть" я это описываю. Сентябрь 1939 года, численность населения Польши к тому времени – 36 миллионов человек, это много. У Германии население в два с лишним раза больше, но Польша находилась в обороне. В течение двух-трех недель польское государство терпит тотальное поражение. Поэтому, если мы представим, что "белые" победили бы в Гражданскую войну и строили бы общество, альтернативное коммунистическому, то была высока вероятность, что Россия потерпела бы поражение при столкновении с нацистской Германией. Что касается "бухаринского" умеренно-социалистического режима, – тут Николай Бухарин взят для примера, – то и этот вариант мог привести к тому, что Советский Союз хуже подготовился бы к войне, нежели это произошло на самом деле (повторюсь – это гипотетическая модель). И тут надо понимать, что поражения и победы бывают разные. Например, Китай в конфликте с Японией. Китай считает, что входит в разряд стран-победителей во Второй мировой войне. Но практически до зимы 1944 года китайская армия была отброшена в свои западные провинции, на периферию, и с большим трудом там держалась против японских войск. Благодаря общему изменению ситуации на фронтах Второй мировой войны китайская армия смогла к зиме 1945 года начать контрнаступление в центральных провинциях. То есть Китай входит в состав победителей за счет общего изменения ситуации на фронтах. Это победа, но благодаря поддержке других.

– Вы приводите в пример историю с создателями советских истребителей, того, как Сталин фактически портил самолеты. Такие вещи надо учитывать в экономических моделях?

– Я это несколько в стороне рассматривал, как отдельный вопрос, вмешательство центральной власти в лице Сталина в проектирование новой техники. Подобные вещи наблюдались в танкостроении в 30-е годы, например, до появления Т-34. Разумеется, этот фактор надо учитывать – стремление к сверхцентрализации, когда человек, не имевший технического образования, вмешивался в вопросы, которыми должны ведать люди, имеющие высокий уровень технических знаний. Было бы это при альтернативных режимах? Скорее всего, при Николае Бухарине научно-исследовательским институтам, КБ была бы предоставлена достаточно большая свобода, что в принципе мы можем наблюдать по НЭПу в 20-е годы. Что касается "белой" альтернативы, там, возможно, было бы прямое вмешательство центральной власти в подобные вопросы, но, конечно, не в такой степени, как при Сталине. Здесь, конечно, имеет место негативная сторона сталинской модели управления государством.

– Это политический фактор, но если посмотреть на его механизм: Сталин лично вмешивается, и это мешает выпуску перспективного истребителя, – политический фактор в конце концов становится экономическими. То есть экономическая модель должна учитывать политический фактор.

– При трансформации политики в экономику у каждой модели есть свои отрицательные и положительные стороны. Мы видим отрицательную сторону вмешательства в работу КБ, НИИ со стороны центральной власти и трансформацию этих решений в не очень качественную технику, низкокачественные технические решения, потери экономики и потери армии. Но сталинский режим тут не одинок, нечто подобное мы можем наблюдать и в других государствах, и в другие эпохи, кстати, при вполне демократических режимах. Тут еще вопрос стратегии, безупречную стратегию развития вооруженных сил выработать практически невозможно. В книге "Поражения, которых могло не быть" я привожу данные по Соединенным Штатам в годы Второй мировой войны, как там развивалась стратегия строительства вооруженных сил. Они создавали армию практически с нуля, у них в 1939 году было 115–120 тысяч военнослужащих, это по сути армия среднего европейского государства, не сверхдержавы. Вот пример издержек демократии: в США в 30-е годы была очень маленькая армия, и это негативным образом сказалось впоследствии.

– Ну хорошо, какой был позитивный фактор влияния Сталина на войну?

– Сталинская экономическая модель в 30-е годы была ориентирована на сокращение потребления и переброску ресурсов с производства потребительских товаров в тяжелую промышленность. С этой точки зрения сталинская модель экономики (на самом деле эта модель разрабатывалась не лично Сталиным, а экономистами в дискуссии 20-х годов, как дальше развивать страну) в этом смысле оказалась достаточно устойчивой с точки зрения повышения обороноспособности страны, способности государства выдержать удар, который пришелся в 1941–42 годах. В этой экономической стратегии сокращения потребления в пользу наращивания производства тяжелой индустрии, оборонной продукции, мы можем найти положительный фактор.

– То есть преимущество сталинской модели над "бухаринской" и "белой" – перераспределение ресурсов?

– Перераспределение ресурсов. Вопрос только, какими методами. Обязательны ли были такие методы, как коллективизация, которая сопровождалась репрессивными действиями государства в отношении определенных сегментов крестьянства, репрессии 1937 года? Можно ли было провести такое перераспределение без подобных действий? В принципе, было возможно. Здесь надо различать экономику и политику.

– Коллективизацию, уничтожение крестьянства, приведшее к массовому голоду, мне кажется, невозможно обосновывать экономически. Но давайте посмотрим на вашу модель, которая предполагает свободное перераспределение ресурсов по воле руководителя страны. Это не только Сталин, в позднем Советском Союзе была та же самая история: перенос ресурсов из сферы потребления на оборону неизбежно ведет к социальному напряжению, население, которое хочет жить лучше, недовольно. Это порождает репрессивный аппарат, чтобы справиться с населением. То есть это целостная модель: если человек строит такой режим, где он имеет полную свободу перебрасывать ресурсы на случай войны, необходимо, чтобы был репрессивный аппарат, подавление свободы мысли, а это приводит к тому, что конструкторы хороших самолетов в споре с правителем могут быть репрессированы, самолеты будут хуже и так далее – это единый клубок. Или вы считаете, что необязательно, где-то можно было сделать лучше?

– Этого можно было избежать. Вы привели в пример Советский Союз 70–80-х годов. Там были такие репрессии, как в 30-е годы? Нет. Репрессивные действия государства были, конечно, но не в таких масштабах. Другой пример – Россия в годы Первой мировой войны. В период, когда в России еще сохранялся императорский режим, мы видим ту же переброску ресурсов из потребления. Государство проводило политику сокращения потребления, перенаправляя ресурсы в тяжелую промышленность, в производство вооружений. В Российской империи в Первую мировую войну были такие репрессии? Нет. Да, были преследования революционеров, но не в масштабах, какие были в 30-е годы в СССР. То есть, если в государстве строится модель, перераспределяющая ресурсы из сферы потребления в производство средств производства, как говорили в советской политэкономики, далеко не обязательно это должно сопровождаться такими репрессиями, прямым вмешательством верховного правителя. А что касается репрессий – в то время в рамках коммунистического режима они были скорее всего неизбежны, вопрос масштаба, кого и за что арестовывали. Но тут арестовали за анекдоты. Могу рассказать историю из жизни моих родственников. В 1936–37 годах бывший командир Красной армии времен Гражданской войны, до этого полковник царской армии, пришел на выборы, его спрашивает комсомолец, сосед: что на плакате написать? Тот, особо не задумываясь, говорит: "каравай, каравай, кого хочешь выбирай". Комсомолец написал донос: надо было сказать "выбирай достойных". В итоге человек умер под Магаданом.

– Вы привели в пример царскую Россию в конце существования и Советский Союз в конце существования, – и логика тут именно такова: как только не существует сильных репрессий, то есть режим не защищается изо всех сил, то он заканчивает существование. Царская Россия и СССР закончили жизнь печально, а Сталин умер в своей постели. То есть Сталин в школе диктаторов получил бы пятерку, а вожди позднего Советского Союза и Николай Второй не получили бы.

– Николай Второй точно не получил бы пятерку. Но я могу привести другой пример – Российская империя XIX века, тоже был процесс переброски ресурсов. Были периоды, когда центральная власть проводила такую экономическую политику, что значительные ресурсы шли из потребления в производство средств производства. Скажем, строительство железных дорог при Александре Втором.

– Но вы писали о строительстве железных дорог и об освоении Дальнего Востока, золотодобыче в СССР с помощью ГУЛАГа и сами отмечали, что частное предпринимательство ничуть не хуже рабского труда заключенных осваивает территории.

– Понимаете, модель экономической политики переброски ресурсов из сферы потребления в сферу производства средств производства не всегда подразумевает такую внутреннюю политику, которая проводилась при Сталине. Что касается предпринимательства, золотодобытчиков и так далее – тут надо смотреть отрасль. Труд в ГУЛАГе не был эффективным. Это был неэффективный инструмент экономической политики. Но сама идея перераспределить ресурсы из потребления в сферу средств производства в общем-то была для того периода позитивной, она проводилась и во вполне демократических странах, например, в США 30-х годов после прихода к власти Рузвельта. Его экономическая политика была во многом направлена на то, чтобы перенаправить ресурсы из потребления в производства средств производства. Это была общая тенденция. Тут вопрос в выборе инструментов – при Рузвельте предпринимательство не ограничивалось, не было репрессий и так далее.

– Рузвельт после великого кризиса начал огромные инфраструктурные проекты, речь вообще не о репрессиях, а о массивном участии государства в рыночной экономике, это явление совершенно другого порядка.

– Базовая идея была одна: чтобы перераспределить ресурсы. Вопрос в выборе инструментов ее реализации. Еще раз повторю, экономическую политику все-таки надо отделять от общей внутренней политики.

– Когда говорят о роли Сталина в победе, это, на самом деле, разговор о тоталитаризме в целом: что в моменты катастроф, какой была Вторая мировая война, тоталитаризм лучше демократических систем. И я пытаюсь понять, в чем же он лучше. Скажем, на аргумент "Сталин провел индустриализацию" – можно ответить: если бы в России была демократия, она бы тоже быстро индустриализировалась, тогда все страны проходили через это. Для индустриализации тоталитаризм не нужен, грубо говоря. Но война – другой разговор. Однако не получается ли так, что тоталитаризм хорош только в том, что, когда он заводит ситуацию совсем в состояние катастрофы, как положение Советского Союза во второй половине 1941 года, вот тогда диктатор из чувства самосохранения диктатора, не считаясь с жертвами, предпринимает какие-то невероятные усилия, которые, впрочем, без него, может быть, и не понадобились бы?

– В Великой Отечественной войне победили народы Советского Союза. Рассматривать вопрос победы надо именно в этой плоскости – с той стороны была ужасная идеология, абсолютно аморальная.

– Это бесспорно, с той стороны была чудовищная идеология Гитлера, но тут надо учитывать, что Сталин долгое время был союзником Гитлера.

– Я бы не стал так говорить, что он был союзником Гитлера. Я не отрицаю очевидного факта, что до 22 июня 1941 года Советский Союз поддерживал отношения с нацистской Германией, были экономические отношения.

– Пакт Молотова – Риббентропа по разделу Европы.

– Пакт Молотова – Риббентропа был, я не могу это отрицать. Что касается термина, что они были союзниками, с этим нельзя согласиться. Союзничество подразумевает какие-то совместные действия в отношении какой-то страны.

– Они разделили Польшу согласованно. Но вернемся к вопросу о преимуществах тоталитаризма. Вы считаете, что сталинизм в способности перераспределять резервы превосходил другие виды политического устройства стран, и если бы он не прибегал к репрессиям, то, в принципе, ситуация была бы хорошей?

– Репрессии в рамках коммунистической системы, я боюсь, были неизбежны. Вопрос о масштабе. Естественно, если бы таких репрессий, как в 30-е годы, в СССР не было, положение было бы намного лучше. Что касается сравнения Сталина с другими режимами – я сравнивал с лишь с гипотетическими альтернативами – "белой" и "бухаринской", а не со всеми режимами вообще. Если мы берем эту триаду, сталинский режим выигрывает с точки зрения способности эффективно перераспределять ресурсы.

– Даже несмотря на то, что условный "бухаринский" режим, как мы его представляем, не устраивает репрессии в армии, не вмешивается в работу конструкторских бюро, прислушивается к специалистам, не игнорирует предупреждения, что скоро начнется война, как это делал Сталин, которые в это до последнего момента не верил? Все равно, Сталин лучше управлял страной с точки зрения обороноспособности?

– Да – чем мог бы управлять, скажем, Николай Бухарин.

– Но, может, у "бухаринского" Советского Союза просто не было бы таких проблем? Может, при нем страна в 1941 году не оказалась бы в таком тяжелом состоянии, ей не понадобилось бы такое колоссальное напряжение сил, не понадобилась бы сталинская политика – закрывать людьми недостаток техники, организации и так далее?

– Я писал в той статье, что у "бухаринского" режима проблема поражения в первые дни, недели, месяцы войны несомненно была бы. Бухаринская концепция однозначно решала вопрос распределения ресурсов в значительной степени в пользу потребления. Бухарин именно настаивал на медленной, постепенной трансформации. "Долгий НЭП" – есть такое понятие. Соответственно, при этих условиях Советский Союз к 22 июня 1941 года не смог бы произвести такое количество техники – танков, самолетов, орудий и так далее, – какое было по факту. Скорее всего, "бухаринская" альтернатива означала бы отступление Красной армии за Волгу по всему течению этой реки. И далее сложилась бы ситуация, как в Китае, с некоторыми оговорками. Что касается того, что Сталин не верил до последнего момента в нападение нацистской Германии – да, есть достаточно распространенная концепция, что Сталин не доверял разведке. Но так или иначе мы видим мероприятия по подготовке Советского Союза к отражению агрессии весной 1941 года. Другое дело, что Сталин не верил каким-то отдельным разведчикам, тому же самому Рихарду Зорге, но у него были основания для этого, не исключено, что другой правитель так же не доверял бы этим данным.

– Вы сами писали о том, что даже на западе СССР части были недооснащены стрелковым оружием.

– Мы не знаем, какой уровень подготовки был бы при другом политическом режиме. И потом, это вторая половина 1940 года – начало 1941 года, когда шла работа над ошибками "зимней" войны, тогда государство прилагало большие усилия для наращивания выпуска вооружений.

– И вот этот резкий рывок вы ставите в заслугу Сталину?

– Не Сталину лично, но в заслугу той модели государства, которая сложилась к 1940 году. Сталинская модель, 30–40-е годы, – это не один Сталин, это общество, система. Что касается вопроса о том, довел ли Сталин советское государство до кризиса второй половины 1941 года, – разумеется, здесь была вина центральной власти. Вплоть до зимы 1939 года армия развивалась достаточно медленно. Был ограниченный мобилизационный план развертывания, было мало военнослужащих, сам Сталин признавал в своих работах, что армия была еще достаточно слабой. Репрессии против командного состава, несомненно, снизили обороноспособность страны. И рассуждения, что без сталинской мобилизации, без Сталина ничего бы не произошло, – это преувеличение. Люди разных убеждений стали на защиту своей страны, себя, своих семей.

– Об этом спор не идет. Победа в той войне – это победа народа, а не Сталина. Но когда читаешь ваши статьи, все время находишь примеры того, что, если бы народу не мешали, он справился бы лучше. Что такое сокращение уровня потребления ради обороной промышленности – это означает страну рабов, у которых одни башмаки, одна пара одежды и кусок хлеба, – ради того, чтобы исправить ошибки тирана. Получается, Сталин привел ситуацию к настолько плохой, из которой приходилось выходить таким образом – с нечеловеческим напряжением сил и нечеловеческим количеством крови, пролитой на фронтах.

– Но та модель общества, которая сложилась ко второму полугодию 1941 года, оказалась по факту более устойчивой под ударом, чем какие-то другие возможные варианты.

– Поскольку Сталин мог лучше, чем кто бы то ни было, перераспределять ресурсы? Но при этом репрессии и в этой логике – вещь плохая, потому что они не приносили никакой экономической пользы?

– Они приносили вред не только экономический, они нанесли колоссальный вред обществу.

– То есть этот нынешний аргумент при оправдании Сталина: да, он залил все кровью, но победил в войне, – эта логика не верна? Как раз заливание кровью ничему не помогло?

– К такому взгляду я не присоединился бы. Я не помню, чтобы в 90-е годы, да и в начале нулевых всерьез историки так ставили бы вопрос. Это, наверное, какая-то тенденция последнего времени в нашей исторической науке, даже не науке, а на околонаучной периферии. Я к такому мнению не присоединяюсь однозначно, и как исследователь, и как человек, – говорит Григорий Попов.

*****

Историй и биограф Сталина Олег Хлевнюк в недавнем интервью Радио Свобода так оценил его роль в победе в Великой Отечественной войне:

– Сталин, как и многие люди из его окружения, не очень были подготовлены к руководству государством. Прежде всего, они были революционеры, то есть люди, нацеленные на захват власти. А что потом с этой властью делать – они не очень хорошо знали. Практически никто из них не имел опыта работы на производстве или решения каких-то созидательных задач. Они были революционерами, боролись за власть, это была их сильная сторона. А когда им пришлось решать созидательные задачи, в том числе руководить экономикой, тут они наломали много дров. Очень постепенно, путем проб и ошибок (и этот путь приводил к огромному количеству жертв), им удалось более-менее овладеть азами управления государством и экономикой, внешней политики. Во время войны учеба начиналась, как мы знаем, с крупных поражений. И только заплатив большую цену, Сталин освоил какие-то навыки руководства армией. И тут важный момент – всегда были эксперты. Когда к экспертам прислушивались больше, было больше успехов. Когда экспертов сажали в тюрьму как контрреволюционеров, политика была провальной. И личность Сталина, его характер, его фобии усугубляли отрицательные тенденции в управлении страной...

Такой размах, такой метод поддержания политической и социальной стабильности был настолько избыточен, что, скорее, приводил к отрицательному результату даже с точки зрения диктатуры. В 1937–1938 годах были расстреляны почти 700 тысяч человек, большая часть из них – вполне квалифицированные, работоспособные люди. Что значит для страны буквально в два года лишиться 700 тысяч таких граждан, не говоря о том, что еще более миллиона были направлены в лагеря, многие там умерли, а те, кто не умерли, далеко не всегда использовались самым рациональным способом. Такие действия просто ослабляли страну. Более известен пример с военными, среди которых были проведены серьезные репрессии накануне войны. Как бы там ни говорили, что их всего было несколько тысяч человек, нужно себе представлять, что каждый такой арест сильно сказывался на моральном состоянии армии в целом и имел негативные последствия. В общем, репрессии в сталинское время часто выходили за рамки разумного, даже если оценивать разумное по меркам диктатуры...

Конечно, огромная страна работала не покладая рук и жертвовала всем, чем только могла жертвовать, и эти жертвы, в конце концов, должны были дать какой-то результат. И он был значительным. Вопрос – действия властей ускоряли или замедляли достижение этого результата. Совершенно очевидно, что многие решения Сталина и его окружения были просто неэффективны, ошибочны. Их потом самому Сталину приходилось пересматривать. То же касается и войны. Конечно, Сталин был главнокомандующим, и совершенно невозможно отрицать его влияние на руководство армией и страной в годы войны. Но мы прекрасно понимаем, что его руководство накануне и в первый период войны совершенно отличается от происходившего во второй период войны, когда, принеся жертвы, удалось чему-то научиться и освоить сложную задачу руководства страной и армией в военных условиях, добиться победы.