В марте этого года вышла в свет книга "Енисейские немцы. Семейные истории", в которую вошло 40 интервью депортированных в Красноярский край немцев. Их истории с 2003 по 2017 год во время специальных экспедиций в отдаленные села края записывали студенты Енисейского педагогического колледжа.
"Я СВОЕ УЖЕ ОТСИДЕЛА"
"Мы были дети и просто ехали за родителями, куда они, туда и мы. Значит, так нужно было в то время" (из воспоминаний Ф.Д. Арндта).
"Добирались до Сибири в телячьих вагонах. Спали там на нарах, на соломе, туалета не было. Туалет делали сами. Это было ведро, огороженное 3–4 сколоченными досками. В телячьем вагоне находились и мужчины, и женщины одновременно. Царила антисанитария. В дороге умирали, покойников выбрасывали из вагона прямо на ходу" (Шекк Э.Х.).
"Я теперь рада, что переселили, ведь на Волге мы жили хуже, голод был, и неизвестно, что бы было с нами, если бы мы не переехали" (Абих Э.Ф.).
Из книги "Енисейские немцы. Семейные истории"
– В Сибири нетрудно выбрать место для такой экспедиции. Ссыльных у нас всегда было много – начиная с раскольников и заканчивая (хочется надеяться!) "олимпиадными" бомжами. Вообще, любая экспедиция начинается задолго до выезда в поле: выясняем, какие фольклорные, этнографические традиции сохранились в населенном пункте, сколько там живет людей, с которыми нам хотелось бы поговорить, каков их возраст, есть ли где остановиться. Многое приходится учитывать, – говорит руководитель проекта, преподаватель Енисейского педагогического колледжа Ирина Моисеева.
– Вы готовитесь, а для людей ваш приезд становится неожиданностью. Они охотно рассказывают о прошлом?
– По-разному. У каждого свой характер, интересы, свои мотивы для того, чтобы общаться или не общаться. Кого-то подкупает, когда ребята говорят: "В учебниках истории есть не все. А то, что там написано, не всегда соответствует действительности. Правду знаете только вы. Расскажите ее нам. Мы тоже хотим ее знать". Кому-то просто не хватает общения. Кому-то предлагаем помощь по хозяйству, огороду.
Никто не хотел нас пускать на квартиры: "А вдруг у них рога растут, а их не видно, пусть разденутся, покажут".
Вот вы спрашиваете, охотно ли люди общаются. А вы поставьте себя на их место. Вы готовы рассказать? Как собирали картофельные очистки по помойкам. Как вам заглядывали под подол после работы на овощных полях – а вдруг турнепсину или брюкву между ног зажали и домой ребятишкам несете. А может, вам хватит смелости рассказать, как украли веревку в колхозе и связали из нее шаль, потому что хочется быть женщиной, хочется нравиться? Вспоминаю случай. Одна бабушка, мама моей хорошей знакомой (бывшая москвичка, в Александровском саду игравшая как во дворе, попавшая в плен к фашистам, прошедшая "АЛЖИР", родившая там дочь, – одним словом, сюжет для сериала), пообещала мне обо всем рассказать и показать платье, сшитое в ее юности матерью-модисткой. Я уже мысленно подбирала слова, которыми смогу убедить ее подарить мне это платье. Не говоря уже о том, что предвкушала интервью, которое станет, как принято сейчас говорить, настоящей "бомбой"… Когда я первый раз пришла в назначенное время, она сослалась на недомогание. Во второй раз работала в огороде: некогда. А на третий раз с каким-то отчаянным блеском в глазах сказала: "Я свое отсидела, все, где надо, рассказала. Уходи!" Этот случай я вспоминаю без обиды, только с досадой на себя. В ее взгляде было столько боли… Бывали и забавные случаи. Но чаще всего срастается, складываются теплые отношения, которые не проходят с годами.
"Никто не хотел нас пускать на квартиры: "А вдруг у них рога растут, а их не видно, пусть разденутся, покажут". Даже грудных детей заставляли раздевать, чтобы народ пощупал ноги, руки, голову, в доказательство тому, что мы нормальные люди. И так целый месяц мы просыпались, а они над нами стояли, под одеяла заглядывали, все думали, что мы колдуны какие-то" (Графеева Э.А.).
"Когда мама уходила на работу, деревенские мальчишки на избушку залазили, стучали в окна и кричали: "Фашисты, выходите!". Мы со страху тряслись. Один раз мама поймала одного мальчишку, побила его, больше они не лезли" (Гельгорн Э.А.).
"Мне лет 11 было, нас землей и камнями закидывали. Вот мы в Кемском жили, там три сестры жили без родителей, они как собаки были и стояли у дороги. Мы только пойдем, а они уже кидались землей и камнями. А которые были очень хорошие люди. Во всех нациях разные люди – и хорошие, и плохие" (Гентер Э.Г.).
"Люди всяко относились. Когда я подросла, уже считалась русской" (Гартунг М.С.).
Из книги "Енисейские немцы. Семейные истории"
– Удивительно, как по-разному депортированные немцы воспринимали Сибирь. Одни вспоминают, что "попали к нелюдям", другие вспоминают о доброте сибиряков...
– Мы и сейчас, живя в одно время и в одной стране, по-разному оцениваем происходящее. Так же было и у них. Кто-то попадал в лучшие условия, кто-то в худшие. Где-то вынужденным переселенцам давали корову (!) взамен оставленной в Поволжье, где-то – нет.
У нашей тети была длинная густая коса. И мы с сестрой дрались за то, кто будет рядом с теткой спать: от голода по ночам мы сосали ее косу.
Справедливости ради: местные действительно по-разному относились к "чужакам". Мы заметили: чем севернее, тем больше было враждебности на первых порах. А потом, люди рождаются с определенным жизненным посылом. Одни спокойно принимают и проходят все, что им предначертано судьбой, другим все это кажется невыносимым. Бывает, люди из одной семьи по-разному интерпретируют происходящее, даже количество скота в хозяйстве называют разное. Да и сегодняшние "нелюди" завтра становятся друзьями, семьи создают…
– Было еще что-то, что в рассказах ваших собеседников вас особенно поразило?
– Поражает все. Вот пример – в книге есть главы с воспоминаниями Юзефа Шекка и его супруги. Когда он вышел в другую комнату, его жена рассказала такую историю. Он, еще ребенком, попал на север с депортированными родителями. Спали в какой-то землянке, на ледяных нарах. Холод страшный. И он, маленький, писался во сне, и к утру у него писька примерзала к нарам. А в конце этого же интервью сам Юзеф Юзефович заявляет: "Сталин войну выиграл – это большая честь. Нет, я на него не обижаюсь. Я сколько за свою жизнь руководителей видел, не поощряю ни одного. Как Сталин умер, с тех пор все наценки и наценки. А при Сталине каждый год люди радовались…". Вот он, "стокгольмский синдром", в чистом виде.
Или вот еще один пронзительный случай.
Моя мама любила повторять, что во время войны, в голод, в холод, в их многодетной семье, оставшейся без отца, не было ни ссор, ни ругани. И все так жили, утверждала мама-идеалистка. В Усть-Кеми на мой вопрос, так ли все было, одна женщина рассказала: "Да, жили дружно… Только вот по ночам частенько с сестрой ссорились. У нашей тети была длинная густая коса. И мы с сестрой дрались за то, кто будет рядом с теткой спать: от голода по ночам мы сосали ее косу".
Запомнилась и такой рассказ одного из наших собеседников. Отец, немец из депортированных, строго-настрого запретил своим детям брать чужое. Что бы ни случилось. А есть страшно хочется. И вот один из сыновей отправился на картофельное поле, руки в землю засунул, нащупал картошку, погладил ее и снова в землю зарыл. Но чужого не взял…
Таких историй в книге много. Читайте.
"ЧЕРЕЗ СМЕРТЬ УВИДЕТЬ ЛЮДЕЙ"
"Когда Сталин умер, мама плакала и причитала: "Девочки, Сталин умер, что же теперь будет. Ведь Сталин не знал всего. Если бы знал, такого бы с нами не произошло" (Вельш Т.К.).
"Когда Сталин умер, все собрались в конторе, там было одно радио. Кто-то переживал, плакал, а кто-то говорил: "Ну сдох и сдох" (Гартунг М.С.).
"В день смерти Сталина всех собрали на митинг. Гудел завод, все плакали, а учительница стукнула линейкой одного мальчишку, который не плакал и не проникся общим горем" (Гельценлихтер И.И.).
"В комнате работало радио, мама белила потолок со стола. И вдруг она упала. Я подбегаю и спрашиваю, что случилось. Она что-то сказала по-немецки. А когда я стала переспрашивать, ответила: "Лучше тебе этого не знать" (Графеева Э.А.).
"Из знакомых не плакала только бабушка. Она просто повернулась и ушла, когда услышала эту новость. Бабушка дожила до девяноста лет. До конца жизни она помнила немецкий язык и то, что "Сталин губил всех, и немцев, и даже русских" (Громова Э.Г.).
"Муж папиной сестры рассказывал: "Когда сказали, что Сталин умер, вся тюрьма радовалась и кричали, что этот людоед сдох". А у нас в деревне некоторые коммунисты плакали. Прошло немного времени, и этого Сталина стали зачеркивать везде. А так-то я помню: учебники раньше газетами оборачивали, и не дай бог, если там портрет Сталина был. Или не дай бог в туалет пойдешь с газетой, а там Сталин" (Иванова М.П.).
"Как руководителя я лучше него никого не нашел. Он войну выиграл – а это большая честь. Нет, я на него не обижаюсь. Как Сталин умер, с тех пор все наценки и наценки. А при Сталине люди радовались, каждый год дешевле и дешевле. Он как умер, так наценки каждый год" (Шекк Ю.Ю.).
Из книги "Енисейские немцы. Семейные истории"
– Книга вышла. Что дальше?
– Из этой книги растет новый проект. Почти каждое интервью мы заканчивали вопросом: помните ли вы день смерти Сталина, каким был этот день в вашей жизни? Вот так года два-три назад начался новый проект – "Один день из жизни: 5 марта". Хочется увидеть эту историю через отношение разных людей. Думаю, снова будет чему удивиться. Мы работаем небыстро, к сожалению. Где-то подобные проекты уже были. Ну что ж? Мы двигаемся с разными скоростями, но в одном направлении.
– Насколько готовы совсем молодые люди, студенты, к разговорам на эти темы – репрессии, сталинская эпоха? В полной ли мере они вообще понимают, что это такое?
Какие обиды могут быть, если система такая? Я принял это и жил так, ведь жить-то надо.
– Один из итогов экспедиций – у ребят появляется особое отношение к правам, к свободам. До экспедиции я с ними, например, обсуждаю старую советскую Конституцию: вот такие и такие ее статьи были нарушены, когда людей депортировали. Дети начинают какие-то вещи понимать… А руководитель Красноярского "Мемориала" Алексей Бабий, участвовавший в наших экспедициях, советовал: если теряешься, не знаешь, что спрашивать, – просто поставь себя на место человека, с которым говоришь. Вот вас привезли из Поволжья в Сибирь. С собой – ничего. Что вам понадобится? Где вы будете жить, что есть, на чем спать, где мыться, во что одеваться летом и в морозы? Что из домашней обстановки вам необходимо и где это взять? Расспрашивайте об этом – из таких мелочей у вас вырастет объемная картина того, как люди жили. Локальная история, а именно о ней идет повествование, дает прекрасную возможность собственного прочтения большой истории без купюр, возможность совершения собственных открытий.
– А убежденных сталинистов среди ваших студентов нет? Входит такая штука в моду в последнее время…
– Допускаю, что у наших студентов могут быть различные политические взгляды… Перед экспедициями я организую неформальные семинары – на них обсуждается не только методика ведения интервью, но и его содержательная сторона. Никаких политических дискуссий, баттлов. Но сами ситуации, с которыми сталкиваются студенты в экспедициях, таковы, что они вынуждают задуматься, сопоставить какие-то вещи, в чем-то усомниться. Прийти к этому через свой жизненный опыт, а не через опыт руководителя. Это главное. Экспедиция – своего рода прививка. Против тоталитаризма, против стадности сознания и бытия.
"ГОРОД ПОДНЯЛИ ССЫЛЬНЫЕ"
"Я стала сибирячкой, уже приросла к этой земле. Многие немцы сорвались в Германию, а я никогда не хотела и не хочу, и мама не хотела. Я тут дома, со мной чистота и порядок" (Гентнер Э.Г.).
"Какие обиды могут быть, если система такая? Я принял это и жил так, ведь жить-то надо" (Трайзе Э.Я.).
"Раз надо, так надо. Во мне нет ничего немецкого, я сибиряк" (Шпомер А.Я.).
Из книги "Енисейские немцы. Семейные истории"
– Ваши собеседники – люди, чьи семьи были депортированы, но они остались жить в Сибири. Почему?
– Это больная тема. У кого-то дети и внуки действительно уехали в Германию и счастливы. Кто-то до сих пор считает своей родиной не Германию, а Поволжье, откуда была вывезена семья. Но с места трогаться уже не хочет, да и не может: здесь дети, внуки, могилы. А кто-то – уезжает и потом возвращается. Не может толком найти себе места ни в Германии, ни в России. Вот пример Иосифа Иосифовича Гельценлихтера: он в 90-е уехал в Германию, а через пять лет вернулся. Все складывалось хорошо и с работой, и с зарплатой. Но… "русскому немцу" стало тесно в правильной Германии. Сам он эту ситуацию описывал так: "Ни чихнуть, ни…" А в России он никак не может смириться с разгильдяйством, безответственностью, ленью.
– Вот появилась ваша книга. А как-то еще в вашем родном Енисейске пытаются сохранить память о тех событиях?
– У нас развито краеведение. Есть, например, в отдаленном селе Ярцево Татьяна Николаевна Тарханова, краеведка, краелюбка, методист местного Центра детского творчества. Человек-оркестр: и музей организовать с редкими экспонатами, и со школьниками вглубь тайги забраться, и памятный знак поставить, и на Всероссийском конкурсе победить...
Но вот о репрессиях и репрессированных говорят немного. Иногда стесняются, иногда боятся. Боятся до сих пор. А ведь город-то наш подняли именно ссыльные. Начиная еще с декабристов. Образование, медицина, культура, общественная жизнь – все это создавали ссыльные. И память о них уже хотя бы поэтому важна для нас.
Что касается истории репрессированных в сталинский период, то через какое-то время это направление работы естественным образом сойдет на нет. Люди уходят. А когда о репрессиях рассказывают их дети – это уже не то. Дети не могут до конца понять, что пережили их родители. Так что надо успевать.
И нашим студентам надо успеть оставить свой след в жизни. Наследить они еще успеют. Оставить след – не факт.
