«В Казахстане на всех уровнях верят экстрасенсам». Американский писатель — об «удалённом наблюдении» и интересе к стране

Нью-йоркский художник и писатель Тайлер Коберн приехал в Алматы учить людей «удалённому наблюдению» — секретной технике американских военных медиумов из легендарной программы «Звёздные врата». В 1970-е Семипалатинский испытательный полигон, теперь принадлежащий Республике Казахстан, стал первым объектом экстрасенсорного наблюдения американской разведки. Сейчас США постоянно наблюдают за полигоном в рамках программы по денуклеаризации.

Во время холодной войны США и Советский Союз разделял железный занавес, знания сторон друг о друге была крайне скудны, а страх перед противником велик. В США пошли слухи, что русские готовят шпионов-экстрасенсов, которым доступна любая закрытая информация. Это было время расцвета спиритуалистских течений. Их объединяла новая философия, получившая название New Age («новая эра»). Она проникла во все слои общества. Люди верили в телепатию, ясновидение и телекинез. Правительство США запустило секретный проект Stargates («Звёздные врата») и выделило солидное финансирование на два подразделения «медиумов в армейских сапогах», которых называли «удалённые наблюдатели» (remote viewers). Они погружались в транс, а затем записывали свои откровения, рисовали и даже лепили скульптуры из глины.

Программа просуществовала около двух десятков лет и была закрыта, поскольку не смогла показать достаточной эффективности. Материалы со временем рассекретили. Военные медиумы, угадывавшие расположение ядерных подлодок и ракет у стратегического противника, вышли в отставку и стали давать мастер-классы игрокам на скачках и ревнивым мужьям.

Вопреки подозрениям американцев в СССР подобное соединение возникло значительно позже. Парапсихологическая войсковая часть 10003 существовала с 1989 года. Психотехнология, которой пользовались советские, а затем российские экстрасенсы в погонах, называлась «Метаконтакт». Её агенты подключались к подсознанию госсекретаря США Мадлен Олбрайт, разведывали минные поля в Чечне и предсказывали ядерные испытания в Шотландии. Часть была расформирована в 2003 году за ненаучностью, её руководители стали писать книги и преподавать на курсах по раскрытию у населения паранормальных способностей. С развитием технических средств слежки услуги военных экстрасенсов потеряли актуальность.

Тайлер наткнулся на информацию об удалённых наблюдателях, работая над другим проектом. В 2016 году он пошёл учиться к ученику одного из легендарных военных медиумов, а затем создал художественный перформанс «Удалённый наблюдатель». Первые воркшопы, разработанные совместно с поэтом Иэном Хатчером, прошли в Штутгарте и Нью-Йорке в 2017–2018 годах. Алматинский воркшоп состоялся в мае этого года благодаря поддержке фондов CEC ArtsLink и Art and Creative Solutions. Кое-кто из местных заподозрил Тайлера в том, что он приехал вербовать для Америки перспективных агентов.

Русская редакция Азаттыка — Радио Свобода поговорила с Тайлером Коберном

Радио Свобода: Как вы заинтересовались этой темой? Это вообще-то довольно старая история.

Тайлер Коберн: Вы правы. Я иногда возвращаюсь в своём творчестве к старым историям, если чувствую, что они могут помочь нам лучше понять, что происходит в современной геополитике или культуре. Я начал исследование в 2016 году, когда людей в США занимали две проблемы. Во-первых, во времена администрации Обамы интенсифицировалась асимметричная война, боевые тактики, базирующиеся на дронах. И я подумал, что странным образом удалённый наблюдатель был чем-то вроде человеческого прототипа этой военной технологии и в какой-то мере даже превосходил дроны, потому что медиум может проникнуть в здание и в тела людей. А с другой стороны, он менее надёжен, потому что операции психики во многом являются загадкой.

Во-вторых, я много думал о слежке АНБ за гражданами США, обо всех разоблачениях этой слежки. О том, что удалённый наблюдатель находится в таком интересном положении, что он якобы обладает способностью видеть что угодно где угодно в мире, но условием этой способности является знание, что он потенциально подвержен такому же наблюдению. Это перекликается с современной слежкой. Поэтому в первых воркшопах, которые я разработал с моим коллегой, поэтом Иэном Хатчером, целью удалённого просмотра, которая не разглашалась, был американский аппарат наблюдения.

Одна из причин, по которой я пригласил Иэна участвовать в проекте, — он делал великолепную поэзию и поэтические перформансы, как бы основываясь на опыте оператора дрона, сближая идею пилотирования дрона и астральной проекции. Иэн был в то время программистом в IBM, и мы много размышляли об ИИ и «чёрном ящике» в его центре, представляя себе, что там внутри сидит какой-то экстрасенс.

Радио Свобода: Вы сами верите в телепатию и ясновидение? Вы ведь учились этому? Расскажите о вашем тренере.

Тайлер Коберн: Тренинг был частью моего исследования. Я связался с несколькими бывшими американскими удалёнными наблюдателями — большинство из них сейчас работают в частном секторе — и взял интервью у одного из них, Пола Х. Смита. Я очень хотел учиться у него, но он довольно дорогой. Он предложил мне на выбор присутствовать на тренинге в Лас-Вегасе в конференц-зале вместе с кучей других людей и заплатить много — или приехать в его отдалённый дом в Юте, заплатить меньше, но добираться туда было сложно, и мне было неловко. В конце концов он отправил меня к своему ученику Джону Ноублу, который предложил мне тренинг-сессии в Нью Йорке. Так что я, а затем и Иэн занимались у Джона примерно два года.

Не буду пытаться представить себя более усердным, чем я есть: всего я сходил сессий на 10–12. В первый раз, когда я, собственно, что-то увидел, я был весьма точен, и Джон включил мои рисунки во второе издание своей книги. Он написал книгу под названием «Естественное удалённое наблюдение». Я подумал: о боже мой, потрясающе, это работает! И потом каждый следующий раз я был реально не в себе. Но я продолжал ходить на воркшопы, потому что они заинтересовали меня как возможная художественная форма.

Радио Свобода: Почему это искусство? И что в этом является искусством?

Тайлер Коберн: Форму воркшопов мы скопировали у Джона: вначале управляемая медитация, потом вы просматриваете три цели, не зная, что это за цели. Вам дают бумагу, карандаши, глаза у вас открыты, и вы пытаетесь принять что-то от этих неизвестных целей и зафиксировать это. Практика, близкая автоматическому письму и рисованию у сюрреалистов. Это уже почти художественная техника, разница лишь в том, что они предпочитали называть это наукой, техникой, военной, а не эстетической.

Радио Свобода: Но там речь идёт не о художественном образе, а, предположительно, о факте.

Тайлер Коберн: Да, конечно, но и сюрреалисты тоже примеряли квазинаучные идентичности и говорили об автоматизме. Андре Бретон и Луи Арагон изучали медицину и стажировались в психиатрических отделениях во время Первой мировой войны, где столкнулись с автоматизмом, используемым в работе с пациентами. Для меня дилемма удалённого просмотра всегда лежала в том, в какой степени это продукт моего подсознания, а в какой — принимаемые мной экстрасенсорные данные и как я могу осмысленно передать разницу.

Но когда на воркшопах все фиксируют этот контент на листах и затем ходят и зачитывают вслух, что они «приняли», для меня этот ряд слов, образов, ощущений иногда звучит как невероятная экспериментальная поэзия или театральные монологи. И я подумал, что, может быть, можно переосмыслить всё это в пространстве искусства. Я всегда приглашаю участвовать художников, потому что в программах удалённого наблюдения тоже участвовали художники, такие как фотограф Хелла Хамид или живописец Инго Свон.

Для начала я хотел перенести в художественный контекст саму технику и посмотреть, что произойдёт. Но этого оказалось недостаточно, чтобы превратить её в искусство. Потому что я не собирался присваивать американскую военную технологию и заставлять людей этим заниматься. Я не хочу, чтобы это воспринималось как проверка техники и всего военно-промышленного комплекса, который к ней прилагается. И я ввёл в воркшоп измерение парафикшн (вымысел, представляемый как факт, — метод современного искусства. — Ред.). Там появились сценарные элементы, задуманные таким образом, чтобы посеять семена сомнения. Чтобы люди не покупались на это запросто, как на что-то, что утверждает истину, чтобы не переставали подозревать нас в наличии скрытых мотивов и действий.

В нашем нью-йоркском воркшопе среди участников было два подсадных актера. Один, Сэм Хазай, изображал типичного военного, а другой, Билл Уиден, — странного космического художника, персонажа, которого мы сняли со Свона. Конфликт между ними нарастал на протяжении всего воркшопа, пока наконец персонаж Инго, описав восхитительно эротическое «удалённое» видение, не покинул помещение с криком: «Будущего нет!» После этого мы с Иэном преждевременно закончили воркшоп, даже не раскрыв людям цели просмотра, якобы потому, что нам было неловко за актёров. На самом деле мы хотели помешать людям разобраться, работает техника или нет. Кого-то это определённо расстроило.

Радио Свобода: Разве это не обман? Как вы решили этическую проблему?

Тайлер Коберн: Да, мы дурачим людей. Это лежит в природе парафикшн. Термин изобрела историк искусства Кэрри Ламберт-Битти для описания практик таких художников, как The Yes Men и Валид Раад с Atlas Group. Для того чтобы эта художественная форма работала, необходимо, чтобы хотя бы некоторая часть публики не видела полной картины происходящего, хотя бы поначалу. Ламберт-Битти осознавала этические проблемы, я об этом тоже задумывался и счёл важным принять определённые решения. Первое — воркшоп бесплатный, никто не платит за то, чтобы быть обманутым. Второе решение — мы изначально обучаем одной из устоявшихся форм удалённого просмотра. Весь психический опыт, который люди получают, настоящий. Участница одного из казахстанских воркшопов выдала 100-процентную точность с первых двух сессий!

И третья вещь — это саморазоблачение. Моё отношение к этому изменилось со временем. После воркшопов 2017–2018 года, если люди задавали нам вопросы, мы были совершенно честны с ними; если они были расстроены, мы говорили с ними сколько понадобится. В Казахстане я сделал следующий шаг в этом направлении — через два дня после последнего воркшопа разослал всем имейлы. Чтобы разобраться в определённых темах, таких как доверие, посторонний, добыча и использование ресурсов, все должно быть организовано определённым образом, объяснял я. И прикрепил сценарий. Игра была настолько тонкой, и, кажется, никто из присутствующих не ощутил, что в комнате есть актёры. Несколько человек признались мне потом, что почувствовали, будто их использовали, но не поняли как. Но мне важно, чтобы люди понимали не просто, что есть актёры, но что есть 19-страничный сценарий, который структурирует событие, и три действующих лица, движущих сюжет: руководитель воркшопа Марк Куклин и участники Инжу Абеу и Шерхан Оразбеков.

Радио Свобода: Здесь я должна спросить, почему Казахстан?

Тайлер Коберн: В 1974 году произошло то, что считается первым удалённым просмотром с военными разведывательными целями. Речь шла об объекте под названием «Байкал-1» Семипалатинского испытательного полигона. За несколько месяцев до этого впервые была проведена его аэрофотосъёмка. Удалённый наблюдатель Пэт Прайс должен был получить более подробную информацию об объекте: что происходит внутри сооружения, зачем оно и так далее. И поскольку изображения результатов его просмотров с наружной стороны здания имели довольно сильное сходство с фотографиями, начальство Прайса было склонно думать, что то, что он увидит внутри, будет так же верно. Нельзя сказать, что он был абсолютно точен, но некоторые вещи он увидел правильно.

Вообще, в Семипалатинске за 40-летний период испытаний, пока он находился в Советском Союзе, произвели 465 ядерных взрывов, наземных, а после частичного запрета испытаний в 1963 году это происходило под землёй и в горах. Испытания были разрушительны для окружающих сообществ и опустошили регион Казахстана, чрезвычайно важный с точки зрения культурной истории.

Меня заинтересовала как эта история сама по себе, так и факт, что Соединённые Штаты постоянно играют важную роль в Семипалатинске и вообще в Казахстане с начала независимости. Первая фабрика, которая была приватизирована, стала фабрикой Philip Morris. Но одной из основных целей США на раннем этапе было разобраться со всеми оставшимися ядерными материалами в Казахстане, чтобы помочь денуклеаризировать страну, а затем утилизовать отходы, чтобы их не разграбили и не превратили в «грязные» бомбы.

Поэтому США были вовлечены в перемещение большого количества ядерных материалов и отходов и секьюритизацию большей их части на горе Дегелен. И теперь Соединённые Штаты предоставили дроны, датчики и камеры и участвуют в наблюдении за этой горой, вроде как постоянно просматривают эти места. Траектория этого места так интересна, что хотя бы поэтому я захотел поехать в тур в Семипалатинск и стал думать, что за проект там можно было бы сделать.

Должен сказать, я работаю в других странах достаточно часто и часто думаю об этичности моего положения как постороннего и как американца. Потому что реальность такова, что в мире мало мест, которые я могу посетить и в которые моя страна не вторгалась каким-либо образом. И я подумал, что, возможно, здесь есть возможность затронуть проблему художника, проводящего месяц-другой в месте, в котором он никогда прежде не был, проблему добычи культурных ресурсов или культурной апроприации. И высказаться о других проблемах Штатов в этой стране. Например, может быть, у Штатов есть благожелательная повестка. Около трёх лет назад Национальный ядерный центр Казахстана по итогам 15-летнего исследования места пришёл к выводу, что большая часть Семипалатинска открыта для бизнеса.

Я подумал, может быть, есть смысл провести аналогию между добычей культурных и минеральных ресурсов. Целью казахстанских воркшопов был графит и место в степи в окрестностях Семипалатинска, потенциально богатое графитом. И для локализации месторождения (ладно, в рамках театра) «использовался» психический труд участников. Для меня это проект о Казахстане, он специфичен для Казахстана, я не мог бы провести его где-то ещё. Но также это американский взгляд, Казахстан здесь рассматривается в масштабах американской мощи от её исторических военных программ до современной ядерной безопасности и интересов частных компаний.

Радио Свобода: Вы впервые приехали с воркшопом на землю, которая в те времена находилась по ту сторону железного занавеса. Кто сейчас этот таинственный геополитический другой для казахстанцев?

Тайлер Коберн: На социокультурный ландшафт Алматы чрезвычайно повлияла война. Из-за притока россиян стоимость жизни растёт, недвижимость дорожает, деколониальное желание избавиться от русского как преобладающего языка в Алматы, особенно среди молодёжи, довольно сильно. Также осознаётся наличие русского населения на севере страны и тот факт, что Дмитрий Медведев написал в сети Х, что эти люди были бы не против, чтобы их освободили.

Так что, определённо, один геополитический «другой» — это Россия, причём вдвойне, потому что, с одной стороны, это история колониальности, которая буквально проявляется всякий раз, когда люди общаются на русском. А с другой стороны, это связано с войной. Один из моих друзей, переводчик сценария, сказал, мол, знаешь, до войны некоторые призывы сделать казахский основным языком страны казались чересчур этноцентричными и националистическими, но в контексте военного времени такой импульс ощущается гораздо сильнее и оправдывается в основном геополитическим контекстом. Персонаж Шерхана на воркшопе, подпитывая этот нарратив, заходит так далеко, что заявляет, мол, если люди из части 1003 участвовали в военных действиях в Чечне в 90-е годы, то почему бы нам не предположить, что их продолжают использовать как экстрасенсов в нынешнем конфликте, хоть часть и была расформирована.

Второй геополитический «другой», безусловно, Китай. У Казахстана с Китаем особые отношения, ему предоставлен привилегированный доступ к одному из портов. Казахстан является важным центром инициативы «Один пояс, один путь», а его импортный и экспортный рынки получают огромную выгоду от развития транспортной инфраструктуры. И конечно, Казахстан хоть и довольно свободная, но исламская страна c уйгурским населением, живущим на границе с Синьцзяном, и перед руководством стоит сложная задача, признавая эти неолиберальные интересы стратегических отношений с Китаем, тем не менее правильно высказываться против того, что происходит в этих «лагерях перевоспитания» [уйгуров в Синьцзяне]. Один из моих друзей сказал, что находиться «между медведем и драконом» — всё равно что между молотом и наковальней.

Соединённые Штаты тоже «другой», хотя их интересы скорее неолиберальные, чем милитаристские. С одной стороны, мои друзья в Казахстане каждый год участвуют в лотерее Green Card, пытаются перебраться в Штаты. Культурное влияние чувствуется сильно. С другой стороны, всякий, кто критически смотрит на действия неолиберализма в стране, видит, что сильное руководящее и принуждающее американское влияние играет огромную роль. Лично я ни разу не испытал враждебности по отношению к себе, но чувствовал, что это важно — влезть в шкуру геополитического «другого» наших дней, чтобы лучше сыграть свою роль.

Коллега в Алматы сказал, что, когда он впервые прочёл сценарий, он подумал, что это очень смешно — художник-экстрасенс-шпион со скрытыми намерениями. «Но потом, — добавил он, — я перестал смеяться, потому что вспомнил, что у меня есть друг, иностранец, который живёт в Казахстане, говорит на многих языках и много путешествует по региону. И я часто в шутку спрашивал, когда мы выпивали в компании, не шпион ли он. Пока он не отвёл меня в сторону и не сказал, мол, прекрати спрашивать, потому что я шпион».

Я был в Бишкеке и тусовался с друзьями, они говорили: «Знаешь, у нас тут есть друг-немец, мы знаем его уже с десяток лет, и мы всё ещё не до конца уверены, что он не шпион». Просто такая мысль, что определённого типа незнакомцы с Запада в этом контексте могут быть не теми, за кого себя выдают, и мы не должны исходить из того, что у них благие намерения.

Радио Свобода: Я знаю, что в Америке сейчас вторая волна интереса к New Age. Вы нашли то же самое в Казахстане?

Тайлер Коберн: Я был в стране во время суда и вынесения приговора политику Куандыку Бишимбаеву за избиение и убийство жены. Он не был уверен, что она мертва, и первое, что он сделал, — это позвонил своему экстрасенсу для консультации. Не в скорую, не в полицию — грёбаной гадалке! Почему я об этом рассказал? Этот анекдот, чрезвычайно болезненный, мне преподнесли в качестве иллюстрации, что люди в Казахстане на всех уровнях верят экстрасенсам.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

«Драма» и «шоу» на трагедии. Почему суд над Бишимбаевым привлекает внимание миллионов?

Если вы приедете в Астану, там есть Байтерек — сооружение, которое построил прошлый президент Назарбаев, на его вершине сфера и в ней рельеф — отпечаток руки Назарбаева. Идея в том, что, если вы поместите руку на рельеф, откроется портал, и он телепатически вступит с вами в контакт. Так что вы можете быть бесконечно далеки от своего нефтяного автократического лидера, но это якобы один момент…

Что касается истории искусства, да, интерес к шаманизму, духовному знанию коренных народов растёт на глобальном уровне, но есть и специфическая казахстанская история. Например, группа «Кызыл Трактор», которая начала работать в 90-е годы, проводит квазиритуальные перформансы, сочетая тенгрианство с практиками кочевников и дервишей. Некоторые работы Алмагуль Менлибаевой выглядят как обращения к её прародительницам.

Из молодого поколения — Айганым Мухамеджан, которая была на моём воркшопе. Недавно она создала проект под названием «Чёрный куб», в котором соединила разные спиритуальные практики в индивидуальных квазитерапевтических сеансах.

Вы спрашивали, верю ли я сам в телепатию и ясновидение. Я в общем человек ищущий, я любопытен к таким вещам. Но неважно, работает техника или нет: в случае воркшопа мне была интересна попытка США превратить психику в военное орудие и прочие подобные попытки в разных сферах от культурной до политической, обуздать психику и заставить её работать как надёжный и демонстрируемый инструмент. Эти безрассудные, но захватывающие попытки поражают меня, поскольку психика — сила вне нашего понимания.

Изображения некоторых людей убедительны, а иногда даже пугающе точны. Но при этом, когда вы находитесь в пространстве мастерской, даже со всем её секретным театром, комната наполняется случайной поэзией психических данных, и возникает странная групповая динамика: в зависимости от того, сходится контент разных людей или расходится, они готовы либо вкладываться в процесс, либо проявляют скептицизм. Этот опыт даёт воркшопу жизнь, и это нельзя прописать заранее.