Мария Коркина родилась в Усть-Куте в Иркутской области России. Она работала в иркутском штабе Навального, а четыре года назад, когда в России начали жестко преследовать оппозицию, решила переехать в Украину. После начала войны, которую ее страна развязала в Украине, россиянка стала волонтером организации Repair together. Она и ее коллеги ездят по деоккупированным селам и помогают местным жителям: разбирают разрушенные обстрелами здания и делают ремонт в поврежденных домах, чтобы в них можно было снова жить.
Мария рассказала журналистам «Сибирь.Реалий», что больше не может жить на родине «после свободной Украины» и что ей пришлось разорвать связи почти со всеми друзьями и родными. «Подруги мне писали, что я предала родину. Мама на меня кричала, била полотенцем, пыталась отобрать у меня документы, проклинала меня и желала мне смерти. В итоге она тоже сказала, что я ей не дочь и предатель родины», — говорит Коркина.
*****
Марии Коркиной 27 лет. Она родилась в Усть-Куте, а оттуда уехала в Иркутск на учебу. После университета работала сначала в магазине, потом в кол-центре. Уже в Иркутске девушка устроилась волонтером в штаб Навального и стала ходить на митинги оппозиции. Когда оппозиционные движения и штабы Навального начали преследовать, Мария, которой было 23 года, решила уехать из России — как и многие ее соратники, связанные с Алексеем Навальным.
«В 2017 году уже начались аресты и задержания, обыски у волонтеров. В январе 2018-го я вышла на митинг с плакатом "Путин вор и убийца". Ко мне подошли полицейские и пригрозили уголовкой. Слежка была за всеми волонтерами штаба. И я вообще не понимала, как выстраивать будущее в стране, где такое происходит, — рассказывает Коркина. — Потом меня задержали, когда я просто стояла с шариком с буквой Н в поддержку Навального. Я провела три часа в отделении полиции. И я удивилась — я ведь просто вышла с шариком, за что меня задержали? За что меня прессуют? Почему я должна в своей стране бояться выходить на улицу? Почему за мной следят, хотя я ничего не сделала? Это чувство усиливалось и угнетало меня. Я знала, что оно будет преследовать меня в любом городе России, и решила уехать из страны».
«Впервые я приехала в Украину в феврале 2018-го на месяц, как туристка. А интересоваться тем, что происходит на востоке Украины, я стала за год до этого, после выхода фильма Навального "Он вам не Димон". Я понимала, что там нет никаких фашистов или нацистов. Но думала, что, приехав туда сама, смогу убедить в этом своих родственников и окружение, которое верило телевизору или не знало, что происходит», — рассказывает Коркина.
«Я хотела на своем примере показать, что русскоязычное население в Украине никто не притесняет, что я с российским паспортом чувствую себя там безопаснее, чем в России, что нет никаких ужасов, о которых говорят по телевизору. С этим аргументом я возвращалась в Россию, но, приехав в Иркутск, поняла, что не могу там находиться после свободной Украины, — говорит девушка. — Даже во время поездки на автобусе я чувствовала ненависть и злобу».
«Я привезла из поездки нашивку с флагом Украины и прицепила ее на рюкзак. Мне уже тогда, в 2018 году, говорили: "Ты не боишься с этим ходить?" Друзья из Украины мне тоже регулярно говорили не рисковать, и в России говорили: "Ты чего вообще?" Я отвечала, что это просто флаг, если я флаг Италии нацеплю, потому что люблю Италию, это же ничего страшного. Почему к Украине такое отношение?» — недоумевает Коркина.
Через три месяца после первой поездки в Украину Коркина уехала туда снова, уже насовсем. Многие ее знакомые и родственники восприняли это как предательство.
«Когда я только переехала, мне писали подруги, говорили, что я предала родину, потому что уехала, потому что говорю плохо про Россию и люблю Украину, — рассказывает Мария. — С родителями я тоже тогда общалась. Вечером до переезда мама на меня кричала, била меня полотенцем, пыталась отобрать у меня документы, проклинала меня и желала мне смерти. В итоге она сказала, что я ей не дочь и предатель родины. И даже после этого я смогла ее простить».
Мария вспоминает, что первый день войны встретила в Киеве. За несколько дней до начала полномасштабного вторжения они с подругой собрали «тревожные рюкзаки» со всем необходимым для базового выживания, запаслись питьевой водой, спичками, свечами и едой. Первые взрывы они услышали, когда рано утром 24 февраля досматривали первое военное обращение президента Владимира Зеленского к украинцам.
«Взрывы мы сначала услышали, а потом увидели: оказалось, что над нашей станцией метро сбили беспилотник, — рассказывает Коркина. — Сначала меня всю трясло, я подумала, что нужно закрыть все окна, и пошла будить соседку. Пришла к ней в комнату, сказала ей, что закрыла окна на всякий случай. Она проснулась, но не поняла, о чем я говорю. Я ей рассказала, что началась война».
Подруги решили, что не будут эвакуироваться из украинской столицы, а от обстрелов будут укрываться в метро, как и тысячи других жителей города.
«До конца марта, когда была деоккупация Киевской и Черниговской областей, мы с подругой ночевали в метро. Днем выходили помыться, приготовить еду и зарядить телефоны, а вечером, до комендантского часа, возвращались. Там было много людей, — вспоминает россиянка. — Сначала мы спали, завернувшись в спальники и одеяла, на холодном полу. Потом нам подогнали поезд — в вагонах было чуть теплее».
«Когда ты слышишь первый взрыв, это неожиданно. Второй — тоже. Но дальше ты им уже не удивляешься, взрывы и тревоги становятся частью твоей жизни, — рассказывает Мария. — Ты сидишь на рабочих созвонах — и закрываешь окна, чтобы сирены не мешали. Ходишь в кино или кафе — потому что хочется. Я раньше не понимала, как герои в романах Ремарка во время войны могли пить вино и ходить в рестораны. Теперь понимаю: это просто жизнь, и она должна продолжаться. Именно за жизнь воюют украинцы».
В первую неделю российского вторжения в Украину Мария разорвала связи с родителями и почти со всеми знакомыми из России.
«Точку невозврата мы прошли в течение первой недели полномасштабного вторжения. У нас в Киеве были тревоги, было слышно артиллерию, но родители мне просто не верили. Мама верила телевизору, говорила, что сейчас у нас "нациков зачистят, и все будет хорошо", — рассказывает Коркина. — Папа тоже говорил, что если Россия бомбила Киев, его бы снесли с лица земли. Они отказались выходить на пикеты против войны, говорили, что "ничего страшного", что я сплю в метро. После этого я уже не могла с ними общаться».
«Мне сложно понять отношение родителей ко мне и к войне. Мама всю жизнь проработала фельдшером в скорой помощи, я у нее единственная дочь и поздний ребенок, — рефлексирует Мария. — У папы вообще украино-польское происхождение, его родители жили в оккупации под немцами во время Второй мировой войны, и их сослали в Усть-Кут как предателей за работу под немцами. И даже при этом никакого понимания про войну в Украине у него нет!»
«Друзья со своей стороны мне говорили, что плачут "почти весь день", но выходить на митинги — это радикально. Я злилась, что меня никто не поддержал, а плач по поводу событий мне помогал мало. Продолжать с ними общаться я тоже не могла», — рассказывает Коркина про разрыв связей с россиянами.
Российский журналист Андрей Лошак рассказывает, как снимал фильм «Разрыв связи» — о россиянах, чьи семейные и дружеские узы оказались разорваны из-за разных взглядов на войну в Украине:
После того как Россия вывела войска из Киевской и Черниговской областей, Мария присоединилась к волонтерскому движению в Украине и начала помогать украинской армии и жителям деревень, которые пережили оккупацию.
«В апреле стали писать про убийства мирных жителей в Буче и в Ирпене. И все, кого я встречала, я знала, что они проживали ту же боль, что и я. Мы проживали ее все разом, и это помогало. Я приходила заплаканная на встречи с друзьями, и мне не нужно было объяснять, почему я в таком состоянии, — рассказывает Коркина. — Когда мы вернулись к более-менее мирному времени, я пошла в волонтерский пункт рядом с моим домом плести "кикиморы" — это маскировочные костюмы для снайперов и других военных. А в конце июня я узнала про организацию Repair Together ("Отстроим вместе") и написала организаторам».
Коркина говорит, что думала, что ее не возьмут из-за того, что она россиянка. Но ее опасения оказались ложными.
«Сначала я думала особо не светиться со своим российским паспортом. Я говорила на русском, но не говорила о своем происхождении, — рассказывает она. — Но мне сказали, что это не проблема, если я хочу помогать. Когда летят ракеты, неважно, какой у тебя паспорт».
Repair Together, где работает Мария, — волонтерская инициатива по восстановлению освобожденных после российской оккупации украинских населенных пунктов и помощи нуждающимся семьям. Ее основная задача — разбор завалов на деоккупированных территориях и ремонт домов, которые пострадали от обстрелов, чтобы люди могли снова в них жить или хотя бы пережить зиму.
«Украинцы, которые со мной ездят, все очень разные люди — айтишники, работники агросферы, фотографы, помощники депутатов, работники сферы культуры. Люди с разными жизненными историями из разных слоев общества, — рассказывает Мария. — Иностранцев очень много: и американцы, и европейцы. На разборе завалов только в моей группе были ребята из Польши, на ремонтных работах был парень из Португалии. На такой работе неважно, кто ты. Ты приезжаешь в село, надеваешь одежду, которую не жалко, и идешь работать».
«Поездки у нас обычно на два дня — это разбор завалов с перерывами на обед и ужин и ночевками в палаточных лагерях. После одной такой поездки у них был в группе запрос: в домах, которые не сильно пострадали, нужно было обновить ремонт — заделать дырки от пуль, починить разрушенное взрывной волной, — чтобы там можно было снова жить. У нас были ограниченные ресурсы, поэтому правило было "разобрать завалы и залатать дыры", доводить до окончательного результата не было возможности. Но мы сплотились командой в десять человек и решили сами доводить объекты до конца, и стали ездить так каждую неделю, — рассказывает Мария. — Пока мы закончили четыре объекта в Лукашовке и в Ягодном. И мне сложно пока представить, что не останется домов, которые нужно будет ремонтировать».
«До этого я и не занималась серьезным ремонтом. Но у нас был прораб, который нас научил не просто "тяп-ляп", чтобы стены не падали, а ремонтировать, как профессионалы на стройках», — смеется она.
Ее группа сейчас в основном работает в Черниговской области.
«В этих селах есть пара двух-трехэтажных зданий, но в основном это одноэтажные хаты. Стреляли там очень хаотично: есть и полностью разрушенные дома, есть и незатронутые, — рассказывает девушка. — В Ягодном я провожу больше всего времени. Жителей этого села держали в подвале школы и не выпускали, там умирали люди. Сложно представить, как они это пережили».
ВСУ освободили занятые россиянами в самом начале войны Лукашовку и Ягодное в Черниговской области в апреле. Большинство домов в этих селах были разрушены до основания. В Ягодном российские военные согнали всех жителей в подвал местной школы. 26 дней там просидели около 400 человек. Одиннадцать человек в подвале за это время погибли.
Коркина говорит, что эмоционально ей часто бывает сложно видеть последствия войны, которую развязала ее страна. Но она старается подавлять эмоции.
«Когда я в первый раз приехала разбирать завалы, я довольно сдержанно реагировала на разрушения. Сейчас, мне кажется, сама психика нас ограждает: мы еще не осознаем масштаба ужасов, которые совершили российские войска, — рассказывает Мария. — Когда Украина победит, бурей эмоций откликнется каждая фотография пыток, каждая новость про Мариуполь, про все, что они сделали. Но пока — надо жить».
По словам Коркиной, ей лично очень помогает приглушить эмоции тяжелая физическая работа, которой она занимается. «Ты сосредотачиваешься на одной задаче: например, нужно убрать кирпичи с этого клочка земли, а через час — еще один клочок», — объясняет волонтер.
Мария отдельно подчеркивает, что хотя она россиянка и продолжает ей оставаться, она уже в первую поездку полностью перешла на украинский язык: «Подумала, что пережившим оккупацию будет не очень комфортно слушать русскую речь».
«А сейчас мне самой не очень комфортно говорить на русском, потому что думаю я тоже на украинском», — замечает она.
На вопрос, думает ли она, что когда-нибудь вернется в Россию, Коркина говорит:
«В Киеве я почувствовала себя как дома и не рассматривала возможность возвращения в Россию даже при смене режима. Я не хочу уезжать из дома. Когда мы сидели в первые дни в метро и слышали обстрелы и тревоги, думая, что российские войска вот-вот зайдут в Киев, я думала, что нет и не может быть другого места, где я хотела бы оказаться. Я думала, что даже если прилетит ракета, я умру у себя дома, не буду бежать. Но при этом я не могу отказаться от своего происхождения. Я родилась в Сибири. Я уже пятый год я живу в Украине и стала частью этого общества, но я не украинка. Так что я сибирячка, и я часть украинского общества. И я так же, как и другие, ненавижу тех, кто к нам сюда приперся».
Изначально интервью с Марией Коркиной опубликовано на сайте «Сибирь.Реалии».
КОММЕНТАРИИ