От сталинских репрессий в маленькой Литве пострадало как минимум 350 тысяч человек. Из них 150 тысяч были сосланы в лагеря, в том числе 110 тысяч – в Сибирь и Казахстан. Где от невыносимых условий, тяжелой работы и болезней многие умирали.
Сколько же их, только литовских кладбищ, разбросано по бескрайним таежным и степным просторам? Есть люди, которые на этот мрачно-риторический вопрос дают конкретные ответы. Потому что – кто по службе, а кто по личной инициативе – занимаются поиском и архивацией данных о погибших, восстановлением, приведением в порядок еще сохранившихся кладбищ.
Виленчанка Гитана Буйвидайте руководит общественной ассоциацией "Мы", члены которой, кроме прочего, организуют изготовление памятных деревянных крестов и установку их в местах ссылок литовцев:
– На Ольхоне и в Иркутске мы с помощью тамошних активистов восстанавливаем десять крестов. В Иркутской области в этой деятельности нам помогают все, представители власти в том числе. Притом что далеко не все знают о захоронениях, в школах об этом не говорится. Жители Литвы массово высылались туда в 40-е годы. На Ольхоне был рыбный завод, где работали ссыльные литовцы, также они работали на заготовке леса. Работа и климат тяжелые, жили они недолго… Там, на старых кладбищах, и поставим кресты.
В России, к сожалению, сейчас многие люди вообще не в курсе, что происходило в местах ссылок и каков был их масштаб. Есть, кстати, интересный сайт "Бессмертный барак". Там публикуются такие истории… С фотографиями, фактами, документами. Каждый может отправить и свою семейную историю. То, что там опубликовано, заставляет осознавать факты и сопереживать. Понимать, какая случилась трагедия, что такое террор. Начиная с 1918 года, потом 37-й, 40-е годы, – говорит она.
Изготовление традиционных литовских деревянных памятных крестов, сделанных вручную, в основном из дуба, включено ЮНЕСКО в список культурного наследия человечества. Это важная часть литовской культуры, связанной с католической религией и языческими символами. В свое время, после вхождения Литвы в состав Российской империи, а также в советский период воздвижение таких крестов было запрещено.
А они исстари ставились литовцами у дорог, домов, на кладбищах, около храмов. Такие кресты, порой представляющие собой настоящие произведения искусства, сейчас встречаются по всей Литве. Особенно много их в ее западной части. Так, в Жямайтии, рядом с городом Шяуляй, находится уникальная достопримечательность – Гора крестов. Это холм, на котором установлены более 50 тысяч крестов, размером от маленьких, нательных до огромных, шестиметровых.
Гитана Буйвидайте продолжает:
– Когда мы занялись исследованиями, сразу родилась идея установить в местах ссылок литовцев в Иркутской области и в Казахстане традиционные памятные деревянные кресты. Настоящие! Их создал мастер из Алитуса Артурас Зенка, профессиональный скульптор, отец которого, кстати, тоже ссыльный.
Например, в Казахстане при помощи литовской общины Караганды такой крест – первый подобного рода в этой стране – будет установлен в мемориальном комплексе села Спасск.
– Вам довелось бывать во многих местах бывших ссылок. Если сравнить разные страны – в отношении людей и властей к этой тематике разница есть?
– Разница большая. В Казахстане очень чтут память погибших, кем бы они ни были. Музеи, мемориальные комплексы, памятные доски с именами… Везде, где были лагеря ссыльных, обязательно есть достойные музеи со множеством материалов, с фильмами. Можно детально ознакомиться с тем, как жили узники лагерей.
Мне запомнилась такая история. По воспоминаниям литовцев, когда их привезли в Казахстан, местные жители кидали в их сторону маленькие черные камушки. На что вначале ссыльные, конечно, обижались: и так невыносимо, а тут еще камнями кидают… Но кто-то подсказал: это не камни, это местный сыр! Сушеный, твердый. Который голодным кидали из сочувствия, что первое время им очень помогало. Когда охрана лагеря узнала об этом, всех жителей того села расстреляли.
Там вообще вся земля полита кровью, десятками тысяч уничтожали ссыльных. Я видела эти гектары огороженной земли бывшего лагеря в Спасске – буквально всё в костях человеческих.
Кстати, мы были там свидетелями такой картины. Представьте: казахстанская степь, солнце, ящерицы бегают, кресты. И тишина.
Вдруг неожиданно, откуда ни возьмись – танки! Едут с грохотом, на них люди в военной форме.
– Не подумали, что машина времени перенесла вас в военное время?
– Я просто сначала очень испугалась! Это было жутко. Не представляю, как люди войну переносили… Оказывается, там недалеко воинская часть. Солдатики на танках, приблизившись, помахали нам, и только тогда отпустило, страх ушел.
Я за то, чтобы в России это изучали в школе, чтобы об этом знали.
Там будем ставить литовский крест, один на всех. Индивидуально в лагерях никого ведь не хоронили, просто во рвы сваливали, которые сами и выкапывали. Вот на этой общей могиле и будет большой крест, чтобы все приезжающие видели. И помнили.
В России, несмотря на то что создано несколько хороших музеев, на широком, государственном уровне мало внимания к этой теме. Допустим, Соловки – там до недавних пор были подробные экскурсии про СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Сейчас, если такие и бывают, то экскурсоводы говорят далеко не всё, многое стали замалчивать. "Беломорканал" – там теперь туристам почему-то фотографировать нельзя.
Я за то, чтобы в России это изучали в школе, чтобы об этом знали. Если каждый третий был расстрелян, а каждый второй сидел, то практически террор коснулся каждой семьи.
Разница в отношении к этой тематике особенно видна по доступности архивов. Например, в Литве: если нужно получить информацию о погибшем в те годы человеке (неважно, он родственник вам или нет), – идете с паспортом в особый архив, и там это нетрудно сделать. Я тоже там была, когда выясняла даты рождения и смерти литовцев для надписей на крестах, которые мы будем устанавливать. Личное дело в архиве приносят сразу либо просят час подождать. И свободно знакомишься с ним, фотографируешь.
Попробуйте выяснить что-то подобное в России… Нужна масса документов! Справки, доверенности. Да и то, если это дело вашего родственника. Там это все очень сложно, информация пока закрытая.
В наших ближайших планах – поездка в Иркутск для установки крестов. Везу с собой распятия, прикрепим к этим крестам. Еще везу литовскую землю, чтобы хоть горсть попала на каждое захоронение. Конечно, это дело морально тяжелое. Но радует то, что в Иркутске нам многие помогают, хочу людей поблагодарить. Живущие там литовцы (большинство – это потомки ссыльных) если просят что-то привезти, то одно: литовского хлеба. Главный подарок!
– Такой мемориальной и практической деятельностью в Литве занимаются разные люди: есть, например, экспедиции молодежи по местам ссылок "Миссия Сибирь", есть известный исследователь Гинтаутас Алекна, который в свое время начал эту работу, другие активисты.
– Россия – огромная страна, места ссылок разбросаны на гигантской территории. И чем больше будет таких энтузиастов, оптимистов (потому что это непростое дело, им надо от души заниматься, не каждый сможет), тем лучше. Память сохранится, кладбища будут чистыми, ухоженными, и кресты – на своих местах, – говорит Гитана Буйвидайте.
Бируте Бураускайте, возглавляющая в Вильнюсе Центр изучения геноцида и сопротивления жителей Литвы, недавно с коллегами по приглашению петербургского отделения организации "Мемориал" побывала в Карелии:
– Видно, что сотрудников "Мемориала", которые делают огромную исследовательскую и археологическую работу, российская власть недолюбливает. Мы приехали в Сандармох – это 20 километров на север от Медвежьегорска – для участия в днях памяти. В этом году исполняется 80 лет начала Большого террора, и как раз большинство закопанных там жертв – 1937 года. Собрались по традиции в первые дни августа на площади, в том числе дипломаты, возложить цветы к памятному камню.
Встреча по случаю такой даты, в таком месте, конечно, сама по себе морально тяжелая для людей, так еще потом в отношении руководителя петербургского "Мемориала" завели административное дело. За то, что она якобы организовала неразрешенный митинг. А мы просто возложили цветы.
Почему так? Наверное, чтобы люди боялись, чтобы замолчать эти мероприятия.
Нужно стремиться к правде об исторических событиях. В России этому чинят преграды.
А нужно стремиться к правде об исторических событиях. Хотя стопроцентной правды мы сейчас уже не узнаем, но идти в эту сторону надо. Чтобы общество, молодежь и люди, которые сами это испытали, понемногу к ней приближались. В России этому чинят преграды.
Ездили мы и на Соловки. Плыли корабликом по довольно ветреному морю. Я там была уже однажды, в 1976 году. Дороги такие же. Плохие. Но, в общем, конечно, из-за туристов цивилизация чувствуется: базы, домики с удобствами, экскурсии по истории Соловецкого монастыря, некоторые – по истории лагеря.
Летом там живет всего около 900 человек, зимой остается половина. В школе 11 учеников. Климат суровый, и главное, что все привозное. Раньше, помню, у них были свои огородики какие-то, а сейчас продукты неместные, и все работают на туризм.
– Многие туристы, узнающие там о масштабах убийств и пыток, не скрывают слез…
– Да. Мы, литовцы, за все годы уже привыкшие к такой информации, тоже…
Что там создавалось, начиная с 1918 года, – это ужасно! В этом году будет столетие революции в России. Какие были вроде прекрасные лозунги: земля – крестьянам, мир – народам, свобода – человеку труда. А что на самом деле творилось? Унижалась, уничтожалась личность, страшные физические муки – в отношении цвета российской нации: аристократия, философы, священники…
В Соловецком лагере даже был, как известно, свой симфонический оркестр, состоящий из заключенных. Как развлечение для надзирателей. Если в нем не хватало звучания какого-то инструмента, то ради этого где-нибудь арестовывали соответствующего исполнителя и привозили. Жутко!
Создалось впечатление, что в России все это – только для специалистов и, может быть, туристов.
Знаю, как тяжело собирать материалы для увековечивания, какой здесь нужен труд – и шапку снимаю перед сотрудниками Соловецкого музея, он очень хороший. Восхищена их работой и вообще подходом. Они стараются, они большие профессионалы. И не перебарщивают: не подают информацию односторонне, рассказывают не только о муках, но и о высоком, как заключенные умудрялись сохранять человеческое достоинство. Уже вышло пять книг по соловецким воспоминаниям именно стараниями музея и также, кажется, монастырских иерархов.
Правда создалось впечатление, что в России все это – только для специалистов и, может быть, туристов. Чтобы для всего общества это было уроком, распространялось широко, по радио и телевидению – нет. Здесь молчок!
– На Соловках – по сравнению с Сибирью – литовских ссыльных было относительно немного?
– В годы Красного террора Литва была еще отдельным государством, и на Соловках оказывались те репрессированные литовцы, которые жили на тот момент в России. В первую очередь это духовенство. Потом этих католических ксендзов обменяли на коммунистов, сидевших в буржуазной Литве в тюрьмах. В 1933 году таких было 15 человек.
В первую очередь это знаменитый архиепископ Теофилиюс Матулёнис, служивший с 1910 года в Петрограде. Его арестовывали, начиная с 1923 года, не раз, обвиняя в "нелегальных связях с иностранцами и руководстве подпольной школой". В 1930 году он был приговорен к 10 годам лагерей, срок отбывал на Соловках. Этот человек пользовался большим авторитетом, отличался исключительным мужеством.
После обмена заключенными Матулёнис оказался в Литве, но уже после войны, в 1946 году был арестован вновь за то, что призывал духовенство к борьбе с советской властью. Новый, семилетний срок отбывал в Сиблаге. После возвращения на родину – до самой смерти в 1962 году – он был под контролем органов госбезопасности СССР, которые держали его в фактической изоляции. В Литве существовала версия, что архиепископа – он был возведен в этот сан папой римским за несколько месяцев до смерти – отравили, однако подтверждения этому не нашлось.
26 июня 2017 года в Вильнюсе священник был причислен к лику блаженных католической церкви, он стал вторым таким литовским святым. В торжествах беатификации, которая в Литве проходила впервые, участвовало, по некоторым данным, до 50 тысяч верующих из разных стран.
– Какое впечатление произвели на вас жители Соловков?
Российский народ не умеет пользоваться свободой. Все время ищет, чтобы им сверху кто-нибудь командовал.
– Общаясь там с людьми, мы не нашли ни одного, кто мог бы что-то рассказать о тех местах времен репрессий. Они с интересом говорят об истории древнего монастыря или о событиях послевоенных, а период от революции до Второй мировой войны у них в памяти будто выпал. Амнезия! Думаю, что есть жесткая установка: про это лучше молчать.
В ведении к пятой книге воспоминаний узников Соловецкого лагеря я нашла утверждение, что российский народ не умеет пользоваться свободой. Все время ищет, чтобы им сверху кто-нибудь командовал. Жестко или не очень, но командовал. Это цитата, я сама не могу судить обо всем российском народе, – как и литовском тоже – только о группах или мне знакомых людях. Но различие в восприятии конкретной информации этого исторического периода у русских и литовцев есть, это факт, – отмечает Бируте Бураускайте.
Гинтаутас Алекна, представляющий литовское общество Lemtis, начиная с 1989 года часто по собственной инициативе ездит в Россию по местам ссылок сограждан и документирует захоронения. В его архиве – тысячи данных. Недавно исследователь вернулся из очередной такой поездки, уже 51-й по счету. В Республику Коми он ездил вместе с группой монахов-францисканцев:
– Нашей целью было увековечивание памяти монаха Аугустинаса Дирвяле, который в 1940 году был арестован за попытку нелегального перехода границы СССР и приговорен к 8 годам исправительно-трудовых лагерей и отправлен в Печерлаг. В 1941 году он попытался бежать оттуда и, наверное, это ему удалось, потому что больше в архивах информации о нем нет. НКВД объявило его во всесоюзный розыск, который был прекращен в 1960 году. Значит, его так и не нашли, дальнейшая судьба этого человека неизвестна. Пытаемся отыскать какие-то следы через российские архивы, но это трудно, потому что они отвечают только на запросы родственников, а у монаха таких не осталось. Именем Аугустинаса Дирвяле названа сейчас одна из литовских гимназий.
Заключенные лагеря, в котором он находился, строили мосты через реку Косью и железную дорогу на Воркуту. На территории лагеря мы и отдали ему дань памяти. Также посетили и все другие захоронения от Печеры до Воркуты, где покоятся литовцы.
Я участвовал во многих экспедициях, но это была вторая именно вместе с верующими. Такие поездки отличаются тем, что участники много времени проводят в молитвах за души невинно убиенных, почти каждый день у нас была месса. Это производит очень сильное духовное впечатление. Когда приехали в Печеры, заказали в одной мастерской (которой, как оказалось, руководит литовец) памятный крест, который установили на лагерном кладбище.
– По итогам ваших поездок в Россию на протяжении многих лет чувствуете ли какие-то изменения в отношении местного населения?
Навести порядок на всех столь многочисленных литовских кладбищах, конечно, невозможно.
– Нет. Иногда редкий встреченный мною человек, узнав, откуда я, спросит: почему вы там у себя так ругаете Россию? Наверное, каждый 20-й такой вопрос задает. А в общем никто политику не затрагивает. Доброжелательно принимают, как и раньше. В острые разговоры я, конечно, не ввязываюсь. В поездах, автобусах, если кто и затевает обсуждение, поверхностно общаюсь – неизвестно, кто перед тобой и чем это может закончиться.
Такие поездки приносят моральное удовлетворение и не дают забыть очень тяжелую литовскую историю. Каждый раз понимаешь: вот еще один установленный крест, еще одно убранное кладбище. Но навести порядок на всех столь многочисленных литовских кладбищах, конечно, невозможно. Это временная, хоть и важная, работа, потому что все зарастает опять… Если бы в особо известных хотя бы местах можно было сделать капитальные работы! Но это потребовало бы огромных денег.
Когда проходит столько лет, кладбища естественным образом исчезают. У нас в Европе они так же исчезают, их просто закрывают, строя города, дороги. В развитых странах вообще мало места для захоронений, и старые одиночные могилы нередко просто сносят. Например, в Германии, лет двадцать пять – и все: выкупай участок или могила будет снесена.
Поэтому главным я считаю не столько поехать, поправить могилы и заменить сгнившие кресты, сколько сделать инвентаризацию захоронений. То есть найти и зарегистрировать всеми возможными способами, сфотографировать, записать координаты. Знать, где были похоронены наши люди. Пройдет время, и там, возможно, будут дороги проходить, города стоять.
Мне известны места в Сибири, где литовские кладбища находятся под водой. Глубоко. Во время строительства гидроэлектростанций немалые территории были залиты водой. Когда я плыву на лодке в таком месте, то могу сказать: конкретно здесь, под водой, могилы литовцев. Для нас это важно.
– Истории судеб скольких ссыльных вам удалось приоткрыть?
– У меня в архиве масса информации, которая может – особенно через фотографии – пролить свет на истории целых семей. Часто звонят люди, спрашивают, ищут следы родственников.
Я лично посетил свыше тысячи мест ссылки литовцев. Нашел около 400 их массовых захоронений. Сфотографировал каждую могилу, в том числе без надписи. Каждую. Есть крест или нет, неважно. Все! Бывают случаи, когда, сопоставляя данные, разглядывая старые и новые фото, по отдельным деталям креста, ограды определяем место могилы даже без надписи.
– Подобной поисковой деятельностью в России занимаются разные литовские организации и граждане, как правило, сами по себе, вразнобой. Нет ли надобности в координации работы?
– По-моему, есть. Много теряем средств, времени, сил из-за того, что нет этой координации. Несколько лет назад при посольстве Литвы в Москве хотели ввести должность работника, который бы ею занимался. Но не договорились с Россией, и этот вопрос отпал. Боюсь, что потребность в такой координации скоро и не понадобится, просто поздно будет. Большие литовские кладбища еще несколько лет продержатся, а маленькие исчезают на глазах. Лет через десять там нечего будет делать.
– Ваша следующая поездка будет 52-й по счету. Куда хотелось бы отправиться?
– Никогда не ездил туда, куда мне хотелось. Еду в то место, где ждет работа. Сейчас это Иркутская область и Красноярский край. На всех других территориях инвентаризация литовских могил завершена, – говорит Гинтаутас Алекна.
Возвращаемся к разговору с Гитаной Буйвидайте. На этот раз не о мемориальной работе, а о ее собственной судьбе. Год назад она, уроженка Карелии, переехала на постоянное жительство в Литву:
Для этого государству нужно дать своим гражданам условия для работы. Особенно молодежи, потому что литовское общество заметно стареет.
– Переехать хотела давно. Две родины, две культуры – это огромное богатство. Пока говорю только по-русски, литовский язык изучаю. От рождения знала: я – литовка, никогда не стеснялась своей фамилии. Литва – моя душевная родина. Переезжаю границу, и каждый раз как-то сразу дышать легче. Другое пространство, другой воздух, радость. Конечно, и виды здешние вдохновляют, литовские живописные холмы, и красота, и чистота, и сердечность людей.
При этом всегда знала, как живут простые литовцы, какая здесь маленькая пенсия. К этой сумме, по-моему, надо инструкцию выдавать, как на нее прожить.
Знаю я и про значительную эмиграцию из Литвы. Но все же верю в то, что, как в советские годы ехали люди на заработки в ту же Карелию, в Мурманск (в основном там литовские общины создавались не столько из потомков ссыльных, сколько из таких приезжих), они со временем вернутся. Для этого государству нужно дать своим гражданам условия для работы. Не рыбу, а ту самую удочку, то есть возможность заработать. Особенно молодежи, потому что литовское общество заметно стареет.
– Главная сейчас трудность для вас здесь?
В Литве на бытовом и экологическом уровне они нашли более безопасную жизнь, в первую очередь – для детей.
– Не знаю языка предков. Посещаю бесплатные курсы литовского, 4 раза в неделю по 3 часа. Замечательные преподаватели! Группы небольшие, поэтому есть возможность разговаривать и читать на уроках. Вместе со мной учатся приезжие из Украины, Молдовы, России.
– В Литву в последние годы переселилось с семьями немало москвичей и петербуржцев…
– В основном из политических соображений. Они не согласны с тем, что происходит в России. И еще мотив: в Литве на бытовом и экологическом уровне они нашли более безопасную жизнь, в первую очередь – для детей.
Меня лично в России расстраивает то, что там по большому счету жизнь человека ничего не стоит. Идеи, прожекты – всё, человек – ничто.
Я, литовка, в Карелии не чувствовала себя абсолютно своей. Обижена там не была, имела стабильную работу, хороший заработок, но не раз, когда что-то критиковала, слышала в ответ: а что, в Литве лучше? Но я же не сравниваю! Я здесь живу, имею право сказать, что мне не нравится.
И в Литве, кстати, похожая реакция – когда высказываю критику местной жизни, мне отвечают, даже мои друзья: ты рассуждаешь как россиянка. А я просто называю вещи своими именами, у меня есть это право в свободной стране.
Вот такое, к сожалению, раздвоение: своя среди чужих и чужая среди своих...
– Задача – стать своей среди своих?
– К этому очень стремлюсь. Быть полноценным гражданином, не только по происхождению, не только по паспорту. У меня есть государственная награда Литвы, которой очень горжусь. Потому что я люблю эту страну.
Живя в Петрозаводске, Гитана тоже принимала участие в мемориальной работе, не раз бывала в известных скорбно-памятных местах:
– Сколько приезжало делегаций на Беломорско-Балтийский канал, плакали обычно все. После экскурсий людям не хотелось разговаривать, и в автобусы садились задумчивые, молча.
Мне кажется, главное – важное для любого человека – умение простить. Не забыть, но все-таки простить.
А сходите в музей КГБ в Вильнюсе! Тоже замолчите дня на три. Причем там (в КГБ. – РС) работали все – и литовцы, и русские, и поляки, и люди других национальностей. Издевались над заключенными вне зависимости от собственного происхождения.
– Что вы думаете по поводу установки в современной России памятников Сталину?
– Маразм! Они не хотят ничего помнить. Может быть, любовь к тому, кто тебя терзал, возникает в результате страха? Почтение к палачу… И от нелюбви к себе.
Есть заповедь: возлюби ближнего как самого себя. Так надо, значит, сначала научиться любить себя. А если выбираешь таких кумиров и ставишь им памятники, о какой любви к человеку можно говорить!
– Уходящее поколение ссыльных литовцев, которые невинно претерпели жуткие страдания, – чаще всего люди беззлобные, на жизнь не ропщущие. Дело в христианском смирении перед судьбой?
– Я думаю, это умение прощать. Если бы кровь за кровь, мы все умылись бы кровью. Сколько было войн! Смысл ненавидеть? И питаться этой ненавистью, которая человека разрушает. А им ведь тогда надо было выживать. К тому же здесь не все просто: высылали в Сибирь ведь не только литовцев. Мне кажется, главное – важное для любого человека – умение простить. Не забыть, но все-таки простить.
– Вам сейчас сны снятся на каком языке?
– На русском. Но вот недавно впервые видела сон на литовском.
У меня два языка, две родины. В одной я прожила 50 лет, в другой родились и живут все мои близкие, все предки. Так что в Литву я просто вернулась!
– Гитана, вижу, вы хотите спеть.
– Может, это не всем понравится (смеется), простите, если что. Но изучение литовского языка я начала именно с песен (поет литовскую песню).
Да, видите, все-таки слезы… Почему песни так задевают? Почему вообще людям, самым разным, легче общаться на языке искусства? Даже не понимая слов! Чувствуют музыку, движения души и тогда больше доверяют друг другу. Больше открываются, когда вместе поют, танцуют, угощают друг друга. Так возникает сочувствие.
В Литве с первых дней поразило участие в моей судьбе людей, которых я знала поверхностно. Когда мне надо было искать здесь квартиру, – а я еще толком вильнюсских улиц не знала, – звонит знакомая, Милда: не волнуйся, отвезу, помогу. И помогала. Из человеческого сочувствия. Просто знакомая!
Еще появилась Римма в моей здешней жизни и другие. Люди, которых я мало знала и, признаться, не ожидала такой поддержки. Меня это поразило и очень тронуло. Надеюсь, что когда-нибудь смогу быть полезной и им, – говорит Гитана Буйвидайте.
Ирина Петерс, Русская редакция Азаттыка - Радио Свобода.
