Я работаю в области художественного перевода с 1987 года. Это почти 30 лет, потраченных не только на перевод, но и постижение казахской литературы, поскольку я начинал как русскоязычный поэт. Ныне, благодаря в том числе и переводу, я настолько вошел в казахский язык, что свободно пишу на родном языке и стихи, и прозу, и философские статьи, и публицистику. Своим творчеством я оправдал концепцию Мурата Ауэзова, что бывает инобытие языка, когда представитель одной нации пишет на языке другой нации, но пройдет время и эта нация вернется в свой дом бытия, как называл язык великий Хайдеггер. Если остановиться на моих переводческих принципах, в переводе, прежде всего, важно понимание, когда ты должен уяснить текст до мельчайших деталей. К примеру, у Абая есть такое стихотворение:
Туғызған ата-ана жоқ,
Туғызарлық бала жоқ.
Туысқан, туған, құрбылас
Қызығымен және жоқ.
Если перевести буквально, это будет звучать так: «Нет породивших родителей, нет ребенка, достойного для порождения. Нет ни родных, ни родственников, ни сверстников с их радостью (чтобы они влекли чем-то)». Но это явно противоречит логике. Без родителей не бывает порождения. Для них любой ребенок в радость, точно также как и то, что жизнь без родни и сверстников для казаха просто не жизнь. Значит, у Абая речь идет о другом. О чем же? Видимо, о духовном порождении. И здесь очень важно, чтоб ребенок был рожден в любви и воспитывался в любви и с любовью к Богу и окружающему миру. У Абая же есть целое учение о любви, которое он назвал иманигуль, т.е. «букет веры». Исходя из этого я перевел следующим образом:
Без любви порождения нет,
Без детей обретения нет.
Всюду близкие, ровня, родня,
Но ни в ком наслаждения нет.
Второе мое положение построено на том, что казахский язык относится к тюркской языковой семье, а русский - к индоевропейской. В этих языках есть свой образный ряд, своя ментальная предрасположенность и здесь, допустим, в русский язык не стоит привносить чисто казахские ценности. К примеру, у казахов считается, что самые красивые глаза у верблюжонка. И в самом деле, они у него очень нежные, бархатные, в общем, прелесть. Но они услада только для казаха, а в оседлом европейском обществе – сравнить женские глаза с верблюжьими, это значит оскорбить женщину. И когда я переводил у Магжана стихи о Гульсум, мне пришлось крепко задуматься. В оригинале это звучит так:
Бота көз, сиқырлы сөз, Гүлсім ханым,
Әр жерде өткізсек те өмір таңын,
Кей уақыт көзіңізге көзім түссе,
Ойнайды аласұрып неге жаным?!
«О, моя царица Гульсум, с глазами как у верблюжонка, с колдовскими речами,
Хоть мы и провели в разных местах утро наших жизней.
Почему когда мои глаза встречаются с твоими,
Вскипает (играясь) моя взбудораженная душа?»
Исходя из тех соображений, которые я уже привел, я перевел так:
О, Гульсум, чьи пленительны очи и речи медовы,
Пусть уж нам впечатления мира не новы,
Почему же волнуюсь при встрече я с Вами,
На любые безумства окунуться готовый?
Обратите внимание, что здесь и в помине нет верблюжонка, а прозаическое глаза заменены на пленительные очи. И стихи заиграли, поскольку ничем не напрягают русский слух и зрение. Тот же самый прием переноса в русское восприятие казахского содержания я применил когда переводил знаменитое абаевское «Көзімнің қарасы».
Көзімнің қарасы,
Көңлімнің санасы.
Бітпейді іштегі
Ғашықтық жарасы.
Ранее это переводили так: Ты – зрачок глаз моих, Пламень душ золотых; Сердцу мук не избыть И не скрыться от них. Но в подстрочнике совсем по-другому: (Ты) зрачок моих глаз, разум моей души. В сердце ране любви нет исцеления. В результате я перевел так:
Ты – очей моих цвет,
Ты – души моей цвет.
Заболел я тобой,
Исцеления нет.
В предыдущем переводе все произвольно и натянуто, сплошная отсебятина. Такое отношение не способствует обаянию и точности перевода.
Абая и Магжана гораздо легче переводить, поскольку они были под влиянием русской литературы и старались привнести в казахскую поэзию поэтические формы русской и европейской литературы. Самое трудное в казахской литературе - это переводы казахских жырау. В этом отношении особенно не повезло великому казахскому поэту Махамбету. Его не смогли достойно перевести и в советское время, и в нынешнюю эпоху независимости. Лучшими почему-то считаются переводы Бекета Карашина, сделанные к 200-летнему юбилею поэта, но они настолько далеки от оригинала, что приходится только диву даваться.
Когда я изучил сам феномен этой традиционной поэзии казахов, то пришел к выводу, что по существу, это единственное, что у нас есть в плане казахского духовного своеобразия. Это наши и Библия и Коран, и катехизис родо-племенной морали, и сакральный свод, и предэпос, и генеалогия, запечетленная в живых носителях. Но прежде всего, это индивидуальная авторская поэзия, исповедающая ценности родо-племенного сознания и кочевого номоса. Поэтому его надо переводить крайне бережно, ничего не спрямляя и не подлаживая под восприятие других этносов. Я начал с того, что сделал академические подстрочные переводы со своими комментариями и примечаниями и издал их в своей антологии 2006 года. Тем самым я открыл дорогу и для других переводчиков, которые теперь могли переводить и не зная казахского языка. Однако среди иноязычных переводчиков особого интереса к поэзии жырау не пробудилось, зато я сам с каждым годом все глубже входил в номадический мир этой удивительной поэзии. Кончилось тем, что в 2011 году я перевел всего Махамбета и издал в своем сборнике «Встреча в поднебесье». Чтобы почувствовать вкус океана не обязательно выпить в нем всю воду, достаточно одной капли. В связи с этим остановимся на стихотворном цикле Махамбета, посвященном султану Баймагамбету. До сих пор ни один поэт не смог адекватно перевести самую знаменитую строку Утемисова «Мен мен едім, мен едім». В грубом подстрочниковом варианте это звучит как «Я собой был, я собой!», но для русского слуха это абракадабра. Наверно, имелось в виду, что поэт чувствовал себя значительным человеком, верным своим принципам и потому, уважаемым и почитаемым.
Мен, мен едім, мен едім,
Мен Нарында жүргенде
Еңіреп жүрген ер едім.
Исатайдың барында,
Екі тарлан бөрі едім.
Қай қазақтан кем едім?
Бір қазақпен тең едім.
На русский язык я перевел это вот так:
Я чтим был всеми, громко чтим,
Когда в Нарыне обитал,
Я был и славен, и любим.
Когда был жив мой Исатай,
Как волки в бой мы рвались с ним.
Кто что-то мог сказать в укор?
Я дорог людям до сих пор.
Таким образом, точность перевода, верность оригиналу это не буквализм. Это в первую очередь понимание и следующая за ним интерпретация и естественно, надо считаться с особенностями языка оригинала и языка-реципиента. Только в таком случае перевод обречен на успех, а во всех остальных случаях это никому не нужная отписка. И самое главное, надо чтобы переводчиком был билингв, т.е. тот, кто владеет двумя языками и одинаково способен к творчеству на каждом из них.
Публикации раздела "Блогистан" могут не отражать позицию Азаттыка.
