«Как-то само пошло». Волонтёр вывез из прифронтовой зоны больше двух тысяч человек

После начала полномасштабного российского вторжения молодой украинский предприниматель Микола Могилевский (ему сейчас 25) занялся волонтёрской деятельностью. В какой-то момент его попросили доставить гуманитарную помощь в прифронтовой Северск. По стечению обстоятельств он эвакуировал оттуда пожилую женщину, о чём и рассказал в Instagram'е. Ему начали писать люди с просьбой помочь их родным.

В итоге только из Северска Могилевский вывез около 200 человек. К апрелю 2023 года он эвакуировал из прифронтовых территорий около двух тысяч человек и потом просто перестал считать.

«Братан, я не знаю, оно как-то само пошло, — ответил Могилевский на вопрос о том, почему он продолжил помогать людям после самой первой, во многом случайной, эвакуации. — Я же волонтёр. Я увидел в этом потребность и начал эвакуировать людей. Точно так же, как у тебя на твоей работе потребность искать интересные истории. Я был нужен, и я просто хорошо выполнял свою работу».

Могилевский эвакуировал людей из Бахмута, Соледара, Северска, Часова Яра, Торского. В прифронтовые города и сёла он ездит практически каждый день. За три дня до интервью волонтёр вернулся из Авдеевки, в окрестностях которой идут ожесточённые бои, а за сутки до разговора — из Курахово, следующего населённого пункта после Марьинки, куда, по его словам, «пойдут русские».

Я спросил Могилевского об обстановке в Авдеевке, без которой не обходится ни одна военная сводка последних дней. «Война, — отрезал он. — Мирных там осталось около тысячи человек, — голос волонтёра прервал повисшую на пару секунд тишину. — Там каждый день кого-то из гражданских русские убивают, поэтому, может, уже и меньше. Местные тоже, конечно, "красавчики". Там есть своя специфика. Кто-то, конечно, ждёт русских. У кого-то поехала крыша, кто-то хочет просто остаться дома, но дома у него уже нет. У него разрушенный дом, и есть только дыра, ведущая в подвал. Он, как крот, в эту дыру залазит и живёт в ней, надеясь на то, что ему туда привезут гуманитарку. Когда где-то падает бомба — или прямо по его дому прилетает, а он чудом выживает, — вот тогда он уже уезжает. Или если кого-то из знакомых убивают».

Это была первая поездка Могилевского в Авдеевку. Он пробрался в город с помощью военнослужащего-проводника. Через 10 минут после того, как волонтёр уехал из Авдеевки, по машине проводника ударил FPV-дрон. Ему удалось спастись. За время нахождения в Авдеевке этот военнослужащий уже четыре раза попадал под подобный удар. «У меня на машине хотя бы средство радиоэлектронной борьбы стоит, а у него ничего нет», — объясняет молодой человек. По его словам, в Авдеевке ежеминутно что-то взрывается: прилетают мины, артиллерийские боеприпасы и КАБы. КАБ — это корректируемая авиационная бомба весом 500 килограммов, но, вероятнее всего, Могилевский имел в виду менее дорогой и более распространённый вариант — обычную фугасную авиабомбу с добавленным к ней модулем планирования и коррекции (УМПК), который превращает бомбу свободного падения в управляемую. В ясную погоду на Авдеевку в день падает около 10 таких бомб, говорит волонтёр, а рекордное количество сброшенных за сутки бомб в этом районе — 60.

«Курахово, — рассказывает волонтёр, — это следующий город, который будут штурмовать русские. Туда уже долетают снаряды крупнокалиберной артиллерии. Она "посыпает" от души. В Курахово, по непроверенной информации, находится до 130 детей и около 10 тысяч мирных жителей. И по ним вот это всё работает. 152-е калибры [артиллерии], РСЗО — "Ураганы", "Грады". Часть артиллерии, которая била по Марьинке, сейчас уже перенаправлена на Курахово и соседние сёла. Оттуда, соответственно, сейчас будет начинаться активная эвакуация. Если ближе подойдут — но я надеюсь, что этого не произойдёт, — то обстрелы будут усиливаться. Ну и эвакуация — тоже соответственно».

После эвакуации люди либо отправляются к своим родственникам, если они есть, либо обращаются за помощью к государству: в Украине существует программа расселения. По ней людям из прифронтовых зон предоставляют жильё: это может быть квартира, комната в общежитии или даже целый дом — в зависимости от размера семьи. Иногда Могилевский помогает людям с жильём за счёт своих личных денег и донатов. Он вспомнил семью из Часова Яра, на которую он потратил за четыре месяца 60 тысяч гривен (две тысячи долларов) — половину суммы он покрыл из собственного кармана.

— Потом, они, конечно, находят себе работу, не буду же я их вечно содержать, — рассказывает Могилевский. — Находят, точно так же, как и там, где они жили, но уже без обстрелов. Моя задача — вывезти людей из жопы, передать их другим волонтёрам, которые не ездят в такие места, и эти волонтёры уже дальше будут делать свою работу. Но я стараюсь каждому человеку оставить свой телефон. Если у людей что-то не складывается, я им всё равно помогаю. Благо мой контент, который я выкладываю на своём youtube-канале, набирает какие-никакие просмотры, люди жертвуют деньги, и у меня есть возможность часть денег направить на этих же переселенцев.

Например, вчера я вывез из Курахово семью из трёх человек, в том числе семилетнего мальчика. Я их везу и спрашиваю: «А у вас деньги есть?» Им должен был помочь один фонд по приезде, но жить им на что-то надо сейчас, понятное дело. Она ответила, что «есть, сынок». Спрашиваю: «Сколько?» Говорит: «Две тысячи гривен». Ты с ребёнком выезжаешь из дома, с двумя чемоданами, и у тебя на трёх человек две тысячи гривен. Это 50 долларов. У меня была с собой какая-то наличка, я им ещё две тысячи дал на всякий случай — на ребёнка. Хорошие люди, хороший малой. Он, чтобы ты понимал, постоянно спал в наушниках, потому что не мог уснуть от постоянных взрывов. Ему было страшно, и мама ему надевала наушники.

— Кошмар, — не сдержался я.

— Не, друг, это ещё не кошмар. Кошмар — это когда я из Бахмута забирал двухлетнюю девочку в апреле в 400 метрах от позиций. Тогда вагнеровцы уже взяли город практически в кольцо. Поднимаешь голову и слышишь, как пули летят в разные стороны. И потом, на следующий день, узнаёшь, что эту локацию, где была девочка, вражеская артиллерия уже сровняла с землёй, потому что нашим пришлось немного отступить и занять эту застройку. Вот это кошмар. Им просто повезло, что я поехал в Бахмут, не сдохнув по дороге, потому что дорога в Бахмут была не менее опасной: её птурили, простреливали танками и пулемётами. В город мы заезжали на скорости 150 километров в час. Все повороты были пристреляны артиллерией. Она видит, что едет машина, и примерно по секундам знает, через сколько ты будешь на этом повороте и за сколько до поворота долетает их боеприпас. Ты едешь и слушаешь. Если слышишь «выход», то меняешь траекторию движения или притормаживаешь. Есть некоторые моменты, которые необходимо помнить. Благодаря им, собственно, я пока ещё живой.

От героев видео Могилевского, которых он уговаривает уехать из сильно обстреливаемых мест, нередко исходят опасения: кто-то боится сделать шаг в неизвестность, кто-то не хочет покидать родной дом, где он родился и вырос, мужчины могут бояться мобилизации, а кто-то просто наслышан о недобросовестных волонтёрах. Могилевский соглашается с тем, что волонтёры иногда действительно «кидают» людей: вывозят до ближайшего населённого пункта, где побезопаснее, и оставляют их на вокзале. Обманутые люди возвращаются в свои сёла, и тут в действие вступает принцип сарафанного радио. «Они из подвала в подвал будут это рассказывать и будут бояться, потому что Марию вывезли волонтёры-мудаки, и они в селе теперь будут думать, что все такие. В принципе, наверное, это нормально. Потому что, если бы меня так вывезли, я бы тоже так думал. Каждый раз я приезжаю, и одно и то же. Кому везёт и они доверяются мне, те выезжают. Кому нет — те сдыхают. Мне известно, что из тех людей, кто отказался со мной выезжать, погибло минимум 50 человек за время моей работы. Это только те истории, которые я знаю.

Самый жёсткий случай был в Торском: я приехал к женщине, она отказалась выезжать, а на следующий день туда прилетел 152-й калибр. Она мне в этом дворике заваривала чай, туда же прилетает снаряд и убивает её.

Был ещё случай в Бахмуте. Я говорю парню: "Поехали". Он ответил, что его мама не хочет выезжать. "Так возьми её под руку, посади ко мне в машину, и поехали!" — "Не, ты что, это будет хуже атомной войны". — "А если она подохнет, это будет лучше?" — "Ну нет". В итоге он не поехал. Через полтора месяца сын погиб, и эту мать, которая не хотела выезжать, эвакуировали с мёртвым сыном», — вспоминает волонтёр.

Могилевский не разделяет достаточно распространённое среди украинских военнослужащих мнение о том, что в прифронтовых городах и сёлах остаются исключительно люди, ожидающие прихода так называемого русского мира, хотя и признаёт, что пророссийски настроенные жители там действительно есть. В Бахмуте, например, таких людей было около 20 процентов от оставшегося населения, допустил молодой человек:

— Понимаешь, легче всего сказать, что они ждут русских. Военные всё-таки воюют, а я с людьми работаю. Я же не берусь судить про дела военных. Они увидели, допустим, какого-нибудь «деда-сепара», потом уже будут думать так про всех. Да, там есть сепаратисты и подонки, я не спорю, но не в таких количествах, как это преподносят.

— Почему же тогда люди не выезжают? Пытались ли вы найти этому объяснение?

— Представь себе картину: ты сейчас сидишь разговариваешь со мной, к тебе вламывается какой-то чел в каске с камерой и говорит: «Женя, у тебя на соседней улице "ноль". Бери кулёк вещей, и поехали». Что ты ему скажешь? Тебе сильно будет ох*енно выезжать с маленьким количеством вещей? Я думаю, нет. Если ты это представишь, то сможешь немного понять, что чувствуют эти люди. Посмотри на шкаф, на свой огромный телевизор, на шмотки, которые ты всю жизнь собирал, на картины, собаку, ванную, бойлер, микроволновку и прикинь, что тебе это всё нужно оставить, сесть ко мне в пикап и уехать. Представь, насколько этим людям херово внутри.

— У многих есть серьёзные причины, чтобы не уезжать, — продолжает волонтёр. — У кого-то мама-инвалид, которая ходит под себя, а денег, чтобы уехать, совсем нет. Это несчастные люди, понимаешь?

Могилевскому довелось побывать в Бахмуте буквально за пару дней до оккупации города. На улицах лежали трупы гражданских, а в самом городе совсем не осталось уцелевших зданий. Впрочем, несмотря на официальный запрет на въезд, попасть в город не составило труда, вспоминает он: никаких блокпостов на подъезде попросту не было. Но, как отмечает волонтёр, ехать в Бахмут «без владения оперативной обстановкой» было бы самоубийством.

«Ситуация была критическая. Вчера мы заезжали по одной дороге, сегодня уже по другой, потому что на вчерашнюю уже зашли русские. Тебя бы там далеко не блокпост мог остановить, — смеётся Могилевский. — Да и туда уже никто не совался, потому что понимали: сдохнут. Я, в принципе, тоже понимал, но я ездил туда с военными». Жизнь у оставшихся там мирных людей, как ни странно, даже в такой катастрофической ситуации шла своим чередом.«Я в одной из последних своих поездок в Бахмут вывозил девушку беременную, которая была на третьем месяце. Я ещё ехал и подкалывал её мужа. Хорошее время и место выбрали, говорю, для зачатия ребёнка. Жизнь там идёт так, как у тебя и у меня, только с некоторыми оговорками. Ты, например, в комнате сидишь со светом, а они — в подвале с фонариком, но жизнь-то и там, и тут идёт».

Все города, в которых побывал волонтёр, с приближением российской армии становились похожи друг на друга, отмечает он. «Они везде действуют по одной и той же тактике: артподготовка, танки и мясные штурмы. У них есть город, они ровняют всё артиллерией. Получилось "штурмануть" — идут дальше. Мне, если честно, не совсем понятна их логика. Не понимаю, зачем Путин это делает. За те бабки, которые он потратил на ракеты и технику — сотни миллиардов, триллионы долларов, — можно было столько всего сделать! А сколько они тратят на выплаты раненым, на выплаты за трупы этих дебилов, которые сюда приходят и умирают абсолютно бессмысленно. Они за эти деньги могли бы всю Россию перестроить, мне кажется, Аляску назад выкупить. Да что угодно бы могли!»

Могилевский не смог назвать историю, которая бы запомнилась сильнее всего, потому что «всё превратилось в рутину». «Я уже холодно реагирую, когда узнаю, что кто-то из моих знакомых погибает. Уже просто столько людей погибло, которых я знал, что понимаю: если я буду горевать по каждому месяцами, то у меня крыша поедет. Только за последние четыре дня у меня погибло пять военных, которых я лично знал. Дома своей смертью умер ветеринар, к которому я с детства свою собаку водил. До войны я бы, наверное, эмоциональнее отреагировал. А тут... Каждый месяц кто-то из знакомых умирает».

При этом, несмотря на усталость, эмоциональное истощение и множество тщетных попыток уговорить людей эвакуироваться, Могилевский говорит, что у него никогда не возникало мысли бросить своё дело.

«Начнём с того, что я всю свою деятельность перекинул в публичное русло. Я выкладываю контент — он нравится людям, они смотрят и донатят, и я эти деньги перенаправляю на военных. Например, за первую половину декабря я собрал почти 400 тысяч гривен (13,5 тысячи долларов. — Ред.) на глушилки против FPV-дронов, потому что их сейчас очень много. Конечно, это выливается в копеечку. Если брать расходы на эвакуацию в месяц, то только бензин обходится в тысячу долларов, еда и проживание — ещё 400. Но, как бы это ни звучало, я весь этот ужас и мрак перевожу в публичную плоскость, благодаря чему у меня появляется возможность помогать не только этим бедным людям, но ещё и военным», — сказал украинский волонтёр Микола Могилевский.