В своем интервью Евгений Жовтис проанализировал ситуацию с правами человека в Казахстане за последние пять лет — с 3 сентября 2009 года, когда его посадили в тюрьму по обвинению в совершении дорожного происшествия со смертельным исходом, — а также рассказал о своем видении проблем соблюдения прав человека за эту «пятилетку».
Азаттык: Господин Жовтис, какой вывод вы можете сделать в отношении приговора теперь, по истечении пяти лет? Вас отправили в тюрьму на четыре года, но вы попали под общую амнистию, хотя и отбыли большую часть срока заключения.
Евгений Жовтис: Отношение к приговору никак не изменилось. Я продолжаю его считать незаконным, необоснованным, политически мотивированным и по существу не имеющим отношения к действительному происшествию. Потому что происшествие было трагедией, но ни в коей мере совершённым преступлением.
Когда отпала политическая необходимость, все тотчас об этом забыли: на верхах спокойно общаются, некоторые при этом, в кулуарах, даже извинились за то, что произошло. То есть использовали трагедию для того, чтобы на время исключить меня из общественной жизни и притушить критику, особенно в свете председательства Казахстана в ОБСЕ в 2010 году. Никакого другого вывода сделать нельзя.
Когда отпала политическая необходимость, все тотчас об этом забыли: на верхах спокойно общаются, некоторые при этом, в кулуарах, даже извинились за то, что произошло.
Более того, всё, что происходило потом в сфере дорожно-транспортных происшествий в стране, подтвердило это. Приговор в отношении меня был явно эксклюзивным. Он был максимально жестким. В других случаях достаточно большое количество людей, которые относились к госслужащим или к богатым людям, — в подавляющем большинстве случаев уходили от ответственности, нормально используя имеющиеся законные возможности.
Азаттык: В год, когда вы вышли из тюрьмы, состоялся ряд судебных процессов в связи с Жанаозенскими событиями, во время которых погибли 17 человек и около сотни ранены. Как вы расцениваете факт применения по мирным демонстрантам огнестрельного оружия, последующее расследование и судебные приговоры, а также отношение к осужденным активистам-нефтяникам, которым — среди прочего — отказывают в условно-досрочном освобождении?
Евгений Жовтис: Ни у кого из правозащитников не было сомнения в том, что эта длительная забастовка нефтяников была мирной акцией протеста. В течение нескольких месяцев, пока этот конфликт продолжался, не было никаких признаков того, что нефтяники собирались применять хоть какие-то насильственные действия. И на процессе по «Жанаозенскому делу» никаких таких доказательств представлено не было.
Нет никакого сомнения в том, что на площади в день трагедии была осуществлена провокация. А вот применение властями огнестрельного оружия, вне всякого сомнения, было несоразмерным и неадекватным возникшим угрозам, даже притом что часть людей была с палками и что часть молодежи поддалась провокаторам.
Кстати, никто так и не разобрался с провокаторами, о которых говорили сами нефтяники. Крайними сделали нефтяников. А после суда, когда подошел срок условно-досрочного освобождения Розы Тулетаевой или Максата Досмагамбетова, но их не освободили, это лишний раз подтверждает политический характер этих преследований. Потому что только из политических соображений людей можно продолжать держать.
Что там далеко ходить! Я не удостоился условно-досрочного освобождения, Рамазан Есергепов и многие наши другие товарищи не были досрочно освобождены.
А после суда, когда подошел срок условно-досрочного освобождения Розы Тулетаевой или Максата Досмагамбетова, но их не освободили, это лишний раз подтверждает политический характер этих преследований.
Интересно, что в случае с Розой Тулетаевой, которая подала ходатайство об условно-досрочном освобождении, за это была администрация учреждения и прокурор, однако судья решил иначе. В данном случае политическая мотивированность имеет две ипостаси: судья, который не знает лично Розу Тулетаеву, принимает решение исходя из знаний о ней из других источников; судья в данном случае активно играет роль одной из сторон процесса (присвоив себе роль обвинителя), вместо того чтобы быть в роли судействующего судьи, своего рода верховного арбитра процесса.
Азаттык: Лидер оппозиционной партии «Алга» Владимир Козлов был посажен на семь с половиной лет по обвинению в причастности к событиям в Жанаозене. Недавно ему было отказано в переводе в колонию-поселение. Осужденные диссидент Арон Атабек и гражданский активист Вадим Курамшин продолжают утверждать, что власти с помощью тюремной системы по существу сводят с ними счеты.
Евгений Жовтис: Что тут далеко ходить, когда обращение со мной в местах лишения свободы было классически эксклюзивным, причем не соответствующим закону. Я содержался и со мной обращались отлично от всех других, кто сидел в колонии. Я — единственный, кто не мог покинуть колонию-поселение без сопровождения, единственный, кто не мог работать за пределами колонии-поселения. Тюремная система содержит достаточно таких правил, применение которых зависит только от администрации. Администрация практически может интерпретировать закон так, как ей заблагорассудится.
Тюремная система содержит достаточно таких правил, применение которых зависит только от администрации. Администрация практически может интерпретировать закон так, как ей заблагорассудится.
Например, она что-то может посчитать нарушением, а что-то не посчитать таковым. К примеру, опоздавшему на построение заключенному могут сделать замечание или оформить протокол, как за нарушение режима. В последнем случае он получит взыскание и в течение полугода — пока не будет снято это взыскание — он не будет иметь права подавать ходатайство, например, на условно-досрочное освобождение, даже если срок на это подошел.
То есть у администрации учреждений имеется огромный инструментарий, который применяется по ее пожеланию. Благо закон позволяет. И если есть некая политическая установка сверху — как это было со мной, — то это применить элементарно. Такое же задание элементарно выполнять как по отношению к Владимиру Козлову, так и по отношению к Арону Атабеку и к Вадиму Курамшину.
Азаттык: Пастор протестантской церкви из Астаны Бахтжан Кашкумбаев и правозащитник из Риддера Александр Харламов, направленные в период следствия по их делам на психиатрическое обследование, высказывали тревогу в связи с тем, что против них может быть применена «карательная психиатрия». В настоящее время адвокат из Балхаша Зинаида Мухортова, насильно помещенная в психиатрическую клинику, по словам властей, довольна этим лечением. Однако ее близкие и сторонники в связи с этим говорят о возрождении в Казахстане «карательной психиатрии». А вы как считаете?
Евгений Жовтис: Что такое система психиатрии в Казахстане? Это — закрытая система. Тюремная система — и та более открыта, поскольку туда имеет доступ общественность в лице общественных наблюдательных комиссий. До создания Национального превентивного механизма по борьбе с пытками в систему психиатрии вообще не было доступа.
Это абсолютно закрытая система для человека, который туда попал или которого направили на принудительное психиатрическое лечение. Он там находится в полной зависимости от администрации этих учреждений, там он еще более бесправен, чем даже заключенный в исправительном учреждении. Конечно, в этой ситуации человек будет говорить, что он всем доволен, чтобы себя обезопасить. Потому что, если он что-то скажет, нет никаких гарантий, что не последует никаких репрессий.
Это абсолютно закрытая система для человека, который туда попал или которого направили на принудительное психиатрическое лечение. Он там находится в полной зависимости от администрации этих учреждений, там он еще более бесправен, чем даже заключенный в исправительном учреждении.
На Западе эту закрытую психиатрическую систему заставили раскрыть. Там, чтобы человека поместить на принудительное лечение, прежде всего надо доказать, что этот человек представляет угрозу себе или окружающим.
Какую угрозу себе или окружающим представляет Зинаида Мухортова? Никакой угрозы себе и окружающим она не представляет. Нет таких фактов. Раз их нет, сразу встает вопрос: а зачем ее закрыли? Нет ли тут политических мотивов? Тут начинают смотреть: а что там было? А… она вступила в конфликт с какими-то «агашками»? И после этого у нее начали возникать эти проблемы, которые привели ее до принудительного лечения в психической клинике. А до этого у нее никаких проблем не возникало. То, что она не хочет лечиться, — это еще не факт. Мало ли кто чего-то не хочет делать. Надо доказывать, что без принудительного лечения — не вообще без лечения, а без принудительного лечения — обойтись никак не возможно.
Для того чтобы быть убежденным в правильности властей по отношению к Зинаиде Мухортовой, мне, во-первых, нужна полная независимая ее психиатрическая экспертиза, что она действительно больна такой болезнью, которая требует лечения. Во-вторых, мне нужно доказательство того, что без принудительного лечения обойтись невозможно, потому что она представляет угрозу себе или окружающим. В-третьих, если действительно обойтись без принудительного лечения нельзя, то необходим полный общественный контроль ее содержания.
Пока эти три условия не выполнены, я буду считать, что в данном случае психиатрия используется в политических целях, в целях наказать человека за что-то другое, а не для его психиатрического лечения. Примеры с Бахтжаном Кашкумбаевым и Александром Харламовым лишний раз это подтверждают, потому что какие основания подвергать человека за то, что он верит в бога или, наоборот, не верит. Это лишний пример того, что психиатрия используется как инструмент. А когда она применяется как инструмент, то этот инструмент может быть карательным. Как в советское время.
За последние пять лет по целому ряду политических прав и гражданских свобод наблюдается явный откат. Но он — естественен. Потому что мы пока движемся не по демократическому пути развития, а по авторитарному.
Азаттык: Спасибо за интервью.
