Про аксакала-писателя, живущего в селе Аксу-Аюлы Шетского района Карагандинской области, создавшего в 1960-е годы в Казахстане партию «ЕСЕП», из-за чего был сослан в Сибирь, известно немного. Поздравив его с семидесятилетним юбилеем, мы побеседовали с ним о прошлом и настоящем.
«ЗАЖГЛИ В МОЛОДЕЖИ ЕЁ ГОРДОСТЬ, ПРОБУДИЛИ НАРОД»
- Первый вопрос касается партии «ЕСЕП». Какая необходимость была студенту создавать партию и достигли ли вы тогда поставленных целей?
- Ведь это было время, когда количество казахов на своей земле значительно уменьшилось: наша численность едва достигала 30 процентов, в связи с чем нам не давали нормально жить. Ежедневно мы сталкивались с тем, когда избивали детей казахов и обижали стариков.
Пожилые говорили, чуть не плача: «Над нами властвуют неверные, не дают даже хоронить по мусульманским обычаям, хоронить по-своему». И таких случаев было немало, я думаю недовольство этими порядками назревало давно.
Когда я учился в средней школе, в классе шестом-седьмом, у меня случился конфликт с учителем литературы, который плохо отзывался о Шортанбае и Дулате. Я пререкался также с учителем истории и возмущался: «Хотите сказать, что среди казахов не было ни одного настоящего батыра и справедливого хана?»
В школе у нас был сильный класс. Возможно, мы стали не по возрасту зрело мыслить, мы заваливали своих учителей многочисленными вопросами. Когда проходили учение Дарвина, я стал спорить с учителем, не давая ему вести урок. Я доказывал, что открытие Дарвина неверно. После чего меня вызвал директор школы. Он меня предупредил, что если не прекращу такие споры, то я «сгину». Он побеседовал со мной, объяснил мне всю ситуацию. После чего я долгое время ходил тише воды, ниже травы.
После окончания школы я все время присматривался к настроениям народа. Надо организовать общество, объединить народ, необходимо объяснить правду, не нужно дожидаться последнего вздоха, нужно сейчас встать и сделать рывок. Говоря так, мы пытались поднять народ.
В то время из армии возвратился мой друг по имени Зейнолла и мы решили объединиться и создать свою партию и назвать ее «ЕСЕП». (Буквально “Елін сүйген ерлер партиясы”, что можно перевести как “Партия граждан, любящих свою родину”.) Причина, по которой мы хотели так назвать свою партию, заключалась еще и в том, что в 1949 году выпускники школы имени Жамбыла города Караганды делали такие попытки. Я неоднократно встречался с одним из этих парней - будущим писателем, поэтом Буркитом Искаковым.
Он рассказывал мне, что их поймали в течение 10 - 15 дней. Они взобрались на крышу своей школы имени Жамбыла и оттуда декламировали стихи Сакена Сейфуллина, Беймбета Майлина, Ильяса Жансугурова и говорили про себя: «Мы - партия граждан, любящих свою родину». Это название у меня осталось в памяти.
И мы решили так назвать свою партию. Хоть и считали себя членами партии «ЕСЕП», тем не менее, выпускали листовки с подписями «Жас Алаш», «Жас Казах». Если бы мы распространяли их под названием «ЕСЕП», то сразу бы все поняли, что ветер дует из Караганды. Свои листовки мы сначала писали от руки, потом появилась пишущая машинка. Мы ее спрятали в одной из пещер горы Аюлы, там же и печатали тексты, затем распространяли их.
Что касается наших целей, то мы изначально хорошо знали, что мы не сможем разрушить Российскую империю, что на это у нас силенок не хватит. Наша цель была пробудить дух у забитого казахского народа, зажечь огонь в груди у молодежи, разбудить гордость нации. И мы в какой-то степени достигли этой цели. Я так говорю, потому что нам удалось разными путями доставлять и распространять листовки в учебных заведениях других городов.
Точно такие же листовки начали издавать и другие. Приезжающие из городов студенты также начали распространять такие же листовки в аулах. Старшее поколение со страхом наблюдало и предостерегало молодежь: «Дети, за такие действия вас уничтожат». Но, тем не менее, и их это движение задело. Мы достигли своей цели, зажгли в молодежи ее гордость, пробудили народ, хотя и знали заранее, что добром это для нас не кончится.
Наша партия вела работу в 1960 - 1962 годах. В это время КГБ никак не мог найти, кто пишет, кто распространяет листовки. Однако, как я уже говорил, мы знали, что нас когда-нибудь поймают, и, действительно, нас арестовали и по «антисоветской» 58-й статье «За измену родине» нас обвинили и судили.
«... КАЗАЛОСЬ, ЧТО С ГОЛОВЫ СДИРАЮТ КОЖУ»
- Вы, «благодаря» партии, немало испытали гонений, но об этом мало кто знает. Не могли бы рассказать об этом подробнее?
– Положение в тюрьмах КГБ было тяжелым, там просто были нечеловеческие условия. Жандармы этого заведения никого никогда по-человечески не пожалеют. Мы немало испытали на себе пыток. Как только нас там не били и какие только изощренные способы избиения мы не увидели. Когда они, завязав нам руки, таскали за волосы и избивали при этом, казалось, что с головы сдирают кожу. Я первые двадцать дней после таких истязаний не мог встать с места. Они отвели меня в свою больницу, делали разные уколы и через пятнадцать дней выписали оттуда.
Камел Жунистеги - диссидент, лидер партии "ЕСЕП", во время заключения в советской тюрьме. Поселок Поцма, 1964 год.
Затем нас судили. Тогда мне было 22 года. Сегодняшние молодые люди в этом возрасте свои имена и фамилии порой не могут написать, а мы создали партию, написали ее устав, выбрали ей направление работы.
По дороге в тюрьму в городе Челябинске меня разлучили с товарищами, выставили один на один с русским парнем-громилой. У него в руках нож, у меня - ничего. Удалось остаться в живых лишь благодаря Аллаху и тому, что тогда я занимался боксом. Он подумал, что воткнул нож мне в сердце, но я успел подставить ладонь, до сих пор шрам остался на этом месте на руке. Когда он увидел брызжущую кровь, он растерялся. В это время я его оттолкнул со всей силой, он упал головой на батарею и разбил себе голову.
Я четыре года сидел в лагере наравне со всеми двумя тысячами заключенными. Как обычный уголовник валил деревья, выполнял другую тяжелую работу. Там всегда мы были под постоянным наблюдением. Если вдруг ночью кто-то выходил из барака, то его расстреливали.
Об этих годах жизни правдиво написано в моей третьей книге и в книге воспоминаний покойного Рымкула Сулейменова, бывшего члена нашей организации, да и в материалах журналиста Жанболата Аупбаева, написанных на основе интервью со мной.
«ГОРЬКО ОСОЗНАВАТЬ, ЧТО МАХМЕТ КУЛМАГАМБЕТОВ ПОХОРОНЕН ЗА ГРАНИЦЕЙ»
- В этом лагере были ли другие осужденные по политической статье? Где сейчас те ваши соратники, с которыми вы пережили те тяжелые времена?
- Мы сидели в лагере для политических заключенных, там по сравнению с «бытовиками» сидели в основном все политически грамотные и высокообразованные люди. В том лагере сидел 33 года аксакал по имени Кунанбай Бейсенов.
В этот лагерь через год прибыл Махмет Кулмагамбетов, очень остроумный и образованный человек, по специальности он был философом-экономистом. Он был арестован в период преподавания в Чарджоуском университете Туркменистана.
Он, в отличие от нас, не создавал тайное общество, в своих лекциях Махмет Кулмагамбетов открыто высказывал свои мнения, взгляды. В итоге на него завели дело и привезли к нам. В то время осужденные могли написать кассационную жалобу, мы привезли эту бумагу Махмета из тюрьмы, но позднее она потерялась в доме у одного друга.
В ней Махмет Кулмагамбетов писал: «Когда я спал, следователь, схватив меня за горло, требовал, чтобы я признал заведенное на меня дело правильным. Я не мог сказать так, как они хотят, не мог перешагнуть через свою совесть, но если я скажу, что я прав, то должен был распрощаться с жизнью». Эти слова надолго остались в моей памяти.
После того как вышел из тюрьмы аксакал, просидевший 33 года, нас осталось трое казахов. Махмет Кулмагамбетов рассказывал нам, что социализм - неправильное направление. Он доказывал нам, что такой социализм долго не протянется, приводя примеры из экономического положения страны. Он мог в любой среде отстоять свое мнение, был смелым парнем. Махмет много общался с латышами. Год мы сидели вместе, потом нас разлучили. Когда я уже освобождался, то узнал, что его снова собираются привезти в наш лагерь. В то время одежда была дефицитом, и я, выходя из тюрьмы, оставил свои вещи, попросив передать их Махмету Кулмагамбетову.
Еще осталось в памяти, как Махмет всегда говорил: «Если выберусь отсюда, то уеду за границу». А я ему в ответ всегда отвечал: «Как ты пройдешь через границу? Кругом тотальная слежка, к тому же здравомыслящий казах нужен и на родине. Что за границей делать? Сгинешь в неразберихе». А он все-таки говорил: «Я разоблачу из-за границы» и смог уехать за кордон.
Мне горько оттого, что Махмет Кулмагамбетов умер за границей и его тело так и осталось в чужой земле. И то, что мы не смогли привезти тело такого человека на родину, не смогли его обмыть и похоронить со всем почестями, говорит о том, что мы все-таки живем бессмысленно.
Сами подумайте, если не брать в расчет Желтоксан, с тех далеких 1950-х годов до 2000 года какой казах
Камел Жунистеги -писатель, диссидент. (Фото из личного архива).
попал в тюрьму «за родину, за народ»? Как я говорил, нас в лагере было всего три казаха, в то время как представителей других национальностей было немало. Мы тогда понимали и горько переживали из-за того, что наш народ стал угнетенным, забитым. Я горько плакал, когда узнал, что Махмет Кулмагамбетов умер за границей и похоронен там. Но что делать, не все в наших руках...
- Отсидев четыре года, вы вернулись домой. Советская власть наверняка не встретила вас приветливо, распахнув свои объятия?
- После возвращения домой у нас также было много драматических событий. Правительство вынуждено было нас трудоустроить. Я устроился физруком в русской школе, продолжил свое обучение и окончил вуз. В доме у меня часто устраивали обыски. К тому же я такой человек, что не привык молчать.
Я начал изучать наследие народного поэта Шортанбая, имя которого в то время запрещалось даже произносить. Я записал на магнитофон аксакала, который 18 лет отсидел в тюрьме, он наизусть знал все произведения Шортанбая. Потом все собранные материалы я закопал в земле. Я знал, что если их найдут, то мне снова несдобровать, но, тем не менее, «они» знали об этом. Учеников Шортанбая, в том числе Кыздарбека, советская власть расстреляла, домбра кюйши хранится у меня дома. Я исследовал наследие этих певцов и акынов.
«ЧЕТЫРЕ ГОДА ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ ОЦЕНИЛИ В ТЫСЯЧУ ТЕНГЕ...»
- Вы много мест объездили, исследуя литературу и искусство. Каковы плоды этого труда?
- Конечно, мой труд не пропал даром. Результаты исследований были нелегкими, я написал книгу о кюйше Кыздарбеке, но не мог издать в течение десяти лет. Все пять рецензентов отзывались положительно, хвалили, однако книгу так и не разрешили издать. А роман о жизни Шортанбая смог издать только недавно.
Когда я сидел в тюрьме, то вместе с одним стариком, спрятавшись среди спиленных деревьев, мы изучали звезды на небе. Он много знал о звездах, но очень боялся, что «нас обоих расстреляют». Я говорил, что все мы смертны, и продолжал изучать ночное небо. Результат этого - целая глава, посвященная звездам, в моей книге «Шырагдан».
Сегодня, если посмотреть, многие наши ученые не знают названия звезд. О, позор, пользуются переводом с русского языка. К примеру, созвездие Уркер русские называют Дева, так вот наши горе-ученые теперь это созвездие называют Бикеш, то есть применяют прямой перевод, кальку.
- Вы много страдали за свою жизнь, немало испытаний пережили. Но, тем не менее, сегодня, несмотря на почтенный возраст, не перестаете трудиться, много пишете, стараетесь внести свою лепту в национальное возрождение. Скажите, за все это вы получили компенсацию?
- Компенсация заключается в том, что казахи получили суверенитет, дожили до независимости, есть благополучие и спокойствие моего народа. Лично для себя я никакой компенсации не получил, единственная компенсация – к моей пенсии добавляют тысячу тенге за то, что когда-то был репрессирован.
Мне иногда задают такие же вопросы. Уж не знаю, специально это делают или действительно любопытно, но мне всегда стыдно ответить, что государство назначило мне компенсацию в тысячу тенге. Позорный случай. Но кому об этом скажешь, как скажешь? Совесть не позволяет сказать: оплатите мне за то, что я когда-то сделал то-то. Если не говорить о другом, о том, что я пережил в тюрьме, как я так пытался выжить, то прошлые годы оставили неизгладимую отметину в моей судьбе.
К примеру, говорят, что Кайрат Рыскулбеков повесился. На самом деле это неправда. Его сначала задушили, а потом повесили. Точно также и у меня в тюрьме было много случаев, когда хотели все представить потом как несчастный случай. Если бы я так погиб, кто бы меня потом искал на русской земле? Мы не хотели, чтобы наши тела были похоронены черт знает где, и пытались всеми правдами и неправдами выжить.
- Говорят, что тяжелая судьба была и у ваших рукописей. Скажите, сохранились ли некоторые из них?
- Я увлекался исследованиями с седьмого класса. Я выписывал все в тетрадки, при этом пронумеровывал каждую тетрадку. Знал, что в какую тетрадку написал, в то время мы же все от руки писали. Сегодня в руках у меня сохранилась тетрадка под номером шесть. А произведения Шортанбая, написанные им арабскими буквами, я тщательно перевел и написал их кириллицей. Эти записи тоже пропали после обысков. Я очень сильно сожалею об этом.
Шортанбай - сын этих мест. Сегодня многие ученые, не зная об его происхождении, пишут про него разные небылицы. А я, благодаря его произведениям, хорошо знаю, где его родители похоронены, и я много писал об этом.
Позднее я издал книгу о Шортанбае, но в упомянутых рукописях было все написано с его слов, какое произведение, когда и где написал и что стало поводом к тому. Я очень сожалею, что не удалось сохранить эти рукописи, но тогда было время такое - пытались прежде сохранить свою жизнь.
Когда сидел в тюрьме, я познакомился и подружился со многими достойными людьми. Хотя они и были со всех концов страны, но взгляды у нас были едины и поэтому мы легко находили общий язык и понимали друг друга. Когда выходил из тюрьмы, я с трудом, украдкой, вынес блокнот с их адресами, но позднее и это потерял в суете жизни.
«ИЩУ ТАЙНУЮ БИБЛИОТЕКУ В ПЕЩЕРЕ»
- Вы, находясь вдали от литературной Алматы, находясь среди народа, сделали немало исследований, написали книги. Как живут сегодня писатели в этих отдаленных краях?
- Я живу не в самой Караганде, а в 120 километрах от нее. Здесь немного писателей, член нашей тайной организации Рымкул Сулейменов умер. Есть еще писатель Токен Альжанов, но с ним я мало общаюсь. Один мой коллега, 87-летний писатель Аппаз, приезжал ко мне, чтобы поздравить с днем рождения. Да, здесь немного коллег, о которых мог бы рассказать вам.
Считаю, что еще много мне предстоит сделать. Я даже просил помощь у местной власти, чтобы реализовать некоторые начинания, но я уже не молод, чтоб одному везде ходить. Если говорить прямо, то планов много. К примеру, в Улытау, на вершине горы Едиге, исследователи раскопали могилу батыра Едиге, и я прошу помощи, чтобы его останки перезахоронили.
Еще одна удивительная вещь – в одной пещере спрятана библиотека. Об этом я узнал от людей, чей престарелый родственник поведал им это на смертном одре. Человек, нашедший эту библиотеку, принес вырванные 2 - 3 страницы какой-то книги. Но долго не решался об этом кому-то рассказать. Перед смертью он лишился слуха и речи, не мог толком ничего говорить. Говорят, в этой библиотеке все книги написаны буквами арабского алфавита, переплет книг сделан из кожи, говорят, около тысячи книг там спрятано. Вот ищу эту библиотеку и не могу ее найти.
Чтобы осуществить все задуманное, нужны силы. Я уже немолод, силы на все не хватает. Поэтому я об этом рассказал на своем юбилее собравшимся и попросил у них помощи. Но никто с энтузиазмом это пока не воспринял.....
Много есть, о чем можно написать, но сейчас немного взял передышку после романов. К тому же я не могу писать о том, чего я сам точно не знаю, в чем сам не уверен. Зачем писать о том, что умрет вместе со мной? Я считаю, что на такие вещи не стоит тратить время и силы.
«В 1986 ГОДУ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ ОСУДИЛИ ЗА МОИ СТИХИ»
- Семьдесять лет - это такой возраст, когда можно уже подводить итоги прожитой жизни. Как вы оцениваете прошедшее время и что вы сейчас видите с высоты этого возраста?
- Какой бы тяжелой ни была прожитая жизнь, но не могу забыть и о тех, кто заставлял страдать и мучаться. Какие бы страдания ни выпали на мою долю, я благодарен своей судьбе. Считаю, что моя жизнь была прожита не зря, хоть какую-то пользу я принес своему народу. И это уже хорошо.
У меня есть сборник стихов, который в свое время не разрешили опубликовать. В последнее время я стал прозаиком и совсем забросил стихи. Меня могли бы арестовать из-за этих стихов в 1986 году. В то время среди ночи ко мне пришел молодой парень из КГБ и предупредил меня, чтобы я «спрятал свои написанные вещи, иначе снова отправят по этапу».
Тогда я ждал ареста каждый день. Переживал по поводу своей семьи, детей. Перед сном целовал своих малышей и мысленно прощался с ними: «Возможно сегодня меня заберут, тяжело вам будет, крошки мои». Это было в мае, и до осени я каждый день считал свои дни на свободе. Знали бы вы, какие это были мучительные дни.
Нас не арестовали не потому, что им было нас жаль. Просто в то время начались волнения в прибалтийских странах и на Кавказе, и им стало не до нас. Я бы никому не желал такое испытать – жить в ожидании ареста каждый божий день.
Как бы там ни было, мы все вытерпели. То, что тогда у меня было правильное представление, дает мне сейчас чувство удовлетворенности. Бывает, что иногда я сокрушаюсь. Когда хожу по горам, я не ищу золото для личного обогащения. Изучая народное наследие, открывал забытое, я возвращал имена батыров и поэтов. Все это не прошло без следа, и я благодарен богу за это.
Но когда вижу поколение казахов, не владеющих своим языком, то думаю: ради чего тогда мы воевали, рисковали своей жизнью, почему не прекратят этот ужас, и если так и дальше будем опускаться, то навсегда потеряем свою Родину. Эти думы мучают до слез, и душа моя неспокойна. Конечно, сердце наполняется бесконечной радостью, когда вижу наш развевающийся голубой флаг, но когда вижу такие примеры, мне хочется выть волком.
В 1995 году я считал правильным, что наш президент укрепил свою единоличную власть, так как некоторые русские националисты, казачество поднимали голову и в тот момент нужна была сильная авторитарная власть, чтобы никто не мог вмешиваться и влиять на наше государство. По этой причине я его сильно поддерживал.
Но мы не смогли эту проблему решить до конца, и сегодня все равно остаются опасения, что какие-то силы смогут взять верх. Никому дела нет до наших голосов, раздающихся из далеких аулов. Мы не можем не говорить о своих видениях будущего, о том, как должно быть. Демократические изменения очень нужны.
- Чтобы вы пожелали читателям и слушателям нашего сайта Азаттык?
- Азаттык всегда говорил о чаяниях казахов. Работавший на радио Азаттык и сидевший со мной в лагере Махмет Кулмагамбетов был сильным человеком, и я сильно горевал, когда он умер за границей, не увидев своей родины.
Я слышал, что он, живя за границей, делал передачи, рассказывающие о нас. После его передачи мы пережили ужасные моменты: дошло до того, что моих детей запичкали лекарствами, и они потеряли сознание, дома у меня провели обыск.
Даже в то время радио Азаттык вещало, что в стране есть борцы, что казахи не хотят мириться с участью рабов. Хоть я и пострадал за это, но, тем не менее, я благодарен радио Азаттык, что рассказывало о таких людях, как я. Я желаю всем, кто работает на радио Азаттык, успехов в труде.
- Спасибо за беседу.
«ЗАЖГЛИ В МОЛОДЕЖИ ЕЁ ГОРДОСТЬ, ПРОБУДИЛИ НАРОД»
- Первый вопрос касается партии «ЕСЕП». Какая необходимость была студенту создавать партию и достигли ли вы тогда поставленных целей?
- Ведь это было время, когда количество казахов на своей земле значительно уменьшилось: наша численность едва достигала 30 процентов, в связи с чем нам не давали нормально жить. Ежедневно мы сталкивались с тем, когда избивали детей казахов и обижали стариков.
Пожилые говорили, чуть не плача: «Над нами властвуют неверные, не дают даже хоронить по мусульманским обычаям, хоронить по-своему». И таких случаев было немало, я думаю недовольство этими порядками назревало давно.
Когда я учился в средней школе, в классе шестом-седьмом, у меня случился конфликт с учителем литературы, который плохо отзывался о Шортанбае и Дулате. Я пререкался также с учителем истории и возмущался: «Хотите сказать, что среди казахов не было ни одного настоящего батыра и справедливого хана?»
В школе у нас был сильный класс. Возможно, мы стали не по возрасту зрело мыслить, мы заваливали своих учителей многочисленными вопросами. Когда проходили учение Дарвина, я стал спорить с учителем, не давая ему вести урок. Я доказывал, что открытие Дарвина неверно. После чего меня вызвал директор школы. Он меня предупредил, что если не прекращу такие споры, то я «сгину». Он побеседовал со мной, объяснил мне всю ситуацию. После чего я долгое время ходил тише воды, ниже травы.
После окончания школы я все время присматривался к настроениям народа. Надо организовать общество, объединить народ, необходимо объяснить правду, не нужно дожидаться последнего вздоха, нужно сейчас встать и сделать рывок. Говоря так, мы пытались поднять народ.
В то время из армии возвратился мой друг по имени Зейнолла и мы решили объединиться и создать свою партию и назвать ее «ЕСЕП». (Буквально “Елін сүйген ерлер партиясы”, что можно перевести как “Партия граждан, любящих свою родину”.) Причина, по которой мы хотели так назвать свою партию, заключалась еще и в том, что в 1949 году выпускники школы имени Жамбыла города Караганды делали такие попытки. Я неоднократно встречался с одним из этих парней - будущим писателем, поэтом Буркитом Искаковым.
Он рассказывал мне, что их поймали в течение 10 - 15 дней. Они взобрались на крышу своей школы имени Жамбыла и оттуда декламировали стихи Сакена Сейфуллина, Беймбета Майлина, Ильяса Жансугурова и говорили про себя: «Мы - партия граждан, любящих свою родину». Это название у меня осталось в памяти.
И мы решили так назвать свою партию. Хоть и считали себя членами партии «ЕСЕП», тем не менее, выпускали листовки с подписями «Жас Алаш», «Жас Казах». Если бы мы распространяли их под названием «ЕСЕП», то сразу бы все поняли, что ветер дует из Караганды. Свои листовки мы сначала писали от руки, потом появилась пишущая машинка. Мы ее спрятали в одной из пещер горы Аюлы, там же и печатали тексты, затем распространяли их.
Что касается наших целей, то мы изначально хорошо знали, что мы не сможем разрушить Российскую империю, что на это у нас силенок не хватит. Наша цель была пробудить дух у забитого казахского народа, зажечь огонь в груди у молодежи, разбудить гордость нации. И мы в какой-то степени достигли этой цели. Я так говорю, потому что нам удалось разными путями доставлять и распространять листовки в учебных заведениях других городов.
Точно такие же листовки начали издавать и другие. Приезжающие из городов студенты также начали распространять такие же листовки в аулах. Старшее поколение со страхом наблюдало и предостерегало молодежь: «Дети, за такие действия вас уничтожат». Но, тем не менее, и их это движение задело. Мы достигли своей цели, зажгли в молодежи ее гордость, пробудили народ, хотя и знали заранее, что добром это для нас не кончится.
Наша партия вела работу в 1960 - 1962 годах. В это время КГБ никак не мог найти, кто пишет, кто распространяет листовки. Однако, как я уже говорил, мы знали, что нас когда-нибудь поймают, и, действительно, нас арестовали и по «антисоветской» 58-й статье «За измену родине» нас обвинили и судили.
«... КАЗАЛОСЬ, ЧТО С ГОЛОВЫ СДИРАЮТ КОЖУ»
- Вы, «благодаря» партии, немало испытали гонений, но об этом мало кто знает. Не могли бы рассказать об этом подробнее?
– Положение в тюрьмах КГБ было тяжелым, там просто были нечеловеческие условия. Жандармы этого заведения никого никогда по-человечески не пожалеют. Мы немало испытали на себе пыток. Как только нас там не били и какие только изощренные способы избиения мы не увидели. Когда они, завязав нам руки, таскали за волосы и избивали при этом, казалось, что с головы сдирают кожу. Я первые двадцать дней после таких истязаний не мог встать с места. Они отвели меня в свою больницу, делали разные уколы и через пятнадцать дней выписали оттуда.
По дороге в тюрьму в городе Челябинске меня разлучили с товарищами, выставили один на один с русским парнем-громилой. У него в руках нож, у меня - ничего. Удалось остаться в живых лишь благодаря Аллаху и тому, что тогда я занимался боксом. Он подумал, что воткнул нож мне в сердце, но я успел подставить ладонь, до сих пор шрам остался на этом месте на руке. Когда он увидел брызжущую кровь, он растерялся. В это время я его оттолкнул со всей силой, он упал головой на батарею и разбил себе голову.
Я четыре года сидел в лагере наравне со всеми двумя тысячами заключенными. Как обычный уголовник валил деревья, выполнял другую тяжелую работу. Там всегда мы были под постоянным наблюдением. Если вдруг ночью кто-то выходил из барака, то его расстреливали.
Об этих годах жизни правдиво написано в моей третьей книге и в книге воспоминаний покойного Рымкула Сулейменова, бывшего члена нашей организации, да и в материалах журналиста Жанболата Аупбаева, написанных на основе интервью со мной.
«ГОРЬКО ОСОЗНАВАТЬ, ЧТО МАХМЕТ КУЛМАГАМБЕТОВ ПОХОРОНЕН ЗА ГРАНИЦЕЙ»
- В этом лагере были ли другие осужденные по политической статье? Где сейчас те ваши соратники, с которыми вы пережили те тяжелые времена?
- Мы сидели в лагере для политических заключенных, там по сравнению с «бытовиками» сидели в основном все политически грамотные и высокообразованные люди. В том лагере сидел 33 года аксакал по имени Кунанбай Бейсенов.
В этот лагерь через год прибыл Махмет Кулмагамбетов, очень остроумный и образованный человек, по специальности он был философом-экономистом. Он был арестован в период преподавания в Чарджоуском университете Туркменистана.
Он, в отличие от нас, не создавал тайное общество, в своих лекциях Махмет Кулмагамбетов открыто высказывал свои мнения, взгляды. В итоге на него завели дело и привезли к нам. В то время осужденные могли написать кассационную жалобу, мы привезли эту бумагу Махмета из тюрьмы, но позднее она потерялась в доме у одного друга.
В ней Махмет Кулмагамбетов писал: «Когда я спал, следователь, схватив меня за горло, требовал, чтобы я признал заведенное на меня дело правильным. Я не мог сказать так, как они хотят, не мог перешагнуть через свою совесть, но если я скажу, что я прав, то должен был распрощаться с жизнью». Эти слова надолго остались в моей памяти.
После того как вышел из тюрьмы аксакал, просидевший 33 года, нас осталось трое казахов. Махмет Кулмагамбетов рассказывал нам, что социализм - неправильное направление. Он доказывал нам, что такой социализм долго не протянется, приводя примеры из экономического положения страны. Он мог в любой среде отстоять свое мнение, был смелым парнем. Махмет много общался с латышами. Год мы сидели вместе, потом нас разлучили. Когда я уже освобождался, то узнал, что его снова собираются привезти в наш лагерь. В то время одежда была дефицитом, и я, выходя из тюрьмы, оставил свои вещи, попросив передать их Махмету Кулмагамбетову.
Еще осталось в памяти, как Махмет всегда говорил: «Если выберусь отсюда, то уеду за границу». А я ему в ответ всегда отвечал: «Как ты пройдешь через границу? Кругом тотальная слежка, к тому же здравомыслящий казах нужен и на родине. Что за границей делать? Сгинешь в неразберихе». А он все-таки говорил: «Я разоблачу из-за границы» и смог уехать за кордон.
Мне горько оттого, что Махмет Кулмагамбетов умер за границей и его тело так и осталось в чужой земле. И то, что мы не смогли привезти тело такого человека на родину, не смогли его обмыть и похоронить со всем почестями, говорит о том, что мы все-таки живем бессмысленно.
Сами подумайте, если не брать в расчет Желтоксан, с тех далеких 1950-х годов до 2000 года какой казах
- Отсидев четыре года, вы вернулись домой. Советская власть наверняка не встретила вас приветливо, распахнув свои объятия?
- После возвращения домой у нас также было много драматических событий. Правительство вынуждено было нас трудоустроить. Я устроился физруком в русской школе, продолжил свое обучение и окончил вуз. В доме у меня часто устраивали обыски. К тому же я такой человек, что не привык молчать.
Я начал изучать наследие народного поэта Шортанбая, имя которого в то время запрещалось даже произносить. Я записал на магнитофон аксакала, который 18 лет отсидел в тюрьме, он наизусть знал все произведения Шортанбая. Потом все собранные материалы я закопал в земле. Я знал, что если их найдут, то мне снова несдобровать, но, тем не менее, «они» знали об этом. Учеников Шортанбая, в том числе Кыздарбека, советская власть расстреляла, домбра кюйши хранится у меня дома. Я исследовал наследие этих певцов и акынов.
«ЧЕТЫРЕ ГОДА ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ ОЦЕНИЛИ В ТЫСЯЧУ ТЕНГЕ...»
- Вы много мест объездили, исследуя литературу и искусство. Каковы плоды этого труда?
- Конечно, мой труд не пропал даром. Результаты исследований были нелегкими, я написал книгу о кюйше Кыздарбеке, но не мог издать в течение десяти лет. Все пять рецензентов отзывались положительно, хвалили, однако книгу так и не разрешили издать. А роман о жизни Шортанбая смог издать только недавно.
Когда я сидел в тюрьме, то вместе с одним стариком, спрятавшись среди спиленных деревьев, мы изучали звезды на небе. Он много знал о звездах, но очень боялся, что «нас обоих расстреляют». Я говорил, что все мы смертны, и продолжал изучать ночное небо. Результат этого - целая глава, посвященная звездам, в моей книге «Шырагдан».
Сегодня, если посмотреть, многие наши ученые не знают названия звезд. О, позор, пользуются переводом с русского языка. К примеру, созвездие Уркер русские называют Дева, так вот наши горе-ученые теперь это созвездие называют Бикеш, то есть применяют прямой перевод, кальку.
- Вы много страдали за свою жизнь, немало испытаний пережили. Но, тем не менее, сегодня, несмотря на почтенный возраст, не перестаете трудиться, много пишете, стараетесь внести свою лепту в национальное возрождение. Скажите, за все это вы получили компенсацию?
- Компенсация заключается в том, что казахи получили суверенитет, дожили до независимости, есть благополучие и спокойствие моего народа. Лично для себя я никакой компенсации не получил, единственная компенсация – к моей пенсии добавляют тысячу тенге за то, что когда-то был репрессирован.
Мне иногда задают такие же вопросы. Уж не знаю, специально это делают или действительно любопытно, но мне всегда стыдно ответить, что государство назначило мне компенсацию в тысячу тенге. Позорный случай. Но кому об этом скажешь, как скажешь? Совесть не позволяет сказать: оплатите мне за то, что я когда-то сделал то-то. Если не говорить о другом, о том, что я пережил в тюрьме, как я так пытался выжить, то прошлые годы оставили неизгладимую отметину в моей судьбе.
К примеру, говорят, что Кайрат Рыскулбеков повесился. На самом деле это неправда. Его сначала задушили, а потом повесили. Точно также и у меня в тюрьме было много случаев, когда хотели все представить потом как несчастный случай. Если бы я так погиб, кто бы меня потом искал на русской земле? Мы не хотели, чтобы наши тела были похоронены черт знает где, и пытались всеми правдами и неправдами выжить.
- Говорят, что тяжелая судьба была и у ваших рукописей. Скажите, сохранились ли некоторые из них?
- Я увлекался исследованиями с седьмого класса. Я выписывал все в тетрадки, при этом пронумеровывал каждую тетрадку. Знал, что в какую тетрадку написал, в то время мы же все от руки писали. Сегодня в руках у меня сохранилась тетрадка под номером шесть. А произведения Шортанбая, написанные им арабскими буквами, я тщательно перевел и написал их кириллицей. Эти записи тоже пропали после обысков. Я очень сильно сожалею об этом.
Шортанбай - сын этих мест. Сегодня многие ученые, не зная об его происхождении, пишут про него разные небылицы. А я, благодаря его произведениям, хорошо знаю, где его родители похоронены, и я много писал об этом.
Позднее я издал книгу о Шортанбае, но в упомянутых рукописях было все написано с его слов, какое произведение, когда и где написал и что стало поводом к тому. Я очень сожалею, что не удалось сохранить эти рукописи, но тогда было время такое - пытались прежде сохранить свою жизнь.
Когда сидел в тюрьме, я познакомился и подружился со многими достойными людьми. Хотя они и были со всех концов страны, но взгляды у нас были едины и поэтому мы легко находили общий язык и понимали друг друга. Когда выходил из тюрьмы, я с трудом, украдкой, вынес блокнот с их адресами, но позднее и это потерял в суете жизни.
«ИЩУ ТАЙНУЮ БИБЛИОТЕКУ В ПЕЩЕРЕ»
- Вы, находясь вдали от литературной Алматы, находясь среди народа, сделали немало исследований, написали книги. Как живут сегодня писатели в этих отдаленных краях?
- Я живу не в самой Караганде, а в 120 километрах от нее. Здесь немного писателей, член нашей тайной организации Рымкул Сулейменов умер. Есть еще писатель Токен Альжанов, но с ним я мало общаюсь. Один мой коллега, 87-летний писатель Аппаз, приезжал ко мне, чтобы поздравить с днем рождения. Да, здесь немного коллег, о которых мог бы рассказать вам.
Считаю, что еще много мне предстоит сделать. Я даже просил помощь у местной власти, чтобы реализовать некоторые начинания, но я уже не молод, чтоб одному везде ходить. Если говорить прямо, то планов много. К примеру, в Улытау, на вершине горы Едиге, исследователи раскопали могилу батыра Едиге, и я прошу помощи, чтобы его останки перезахоронили.
Еще одна удивительная вещь – в одной пещере спрятана библиотека. Об этом я узнал от людей, чей престарелый родственник поведал им это на смертном одре. Человек, нашедший эту библиотеку, принес вырванные 2 - 3 страницы какой-то книги. Но долго не решался об этом кому-то рассказать. Перед смертью он лишился слуха и речи, не мог толком ничего говорить. Говорят, в этой библиотеке все книги написаны буквами арабского алфавита, переплет книг сделан из кожи, говорят, около тысячи книг там спрятано. Вот ищу эту библиотеку и не могу ее найти.
Чтобы осуществить все задуманное, нужны силы. Я уже немолод, силы на все не хватает. Поэтому я об этом рассказал на своем юбилее собравшимся и попросил у них помощи. Но никто с энтузиазмом это пока не воспринял.....
Много есть, о чем можно написать, но сейчас немного взял передышку после романов. К тому же я не могу писать о том, чего я сам точно не знаю, в чем сам не уверен. Зачем писать о том, что умрет вместе со мной? Я считаю, что на такие вещи не стоит тратить время и силы.
«В 1986 ГОДУ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ ОСУДИЛИ ЗА МОИ СТИХИ»
- Семьдесять лет - это такой возраст, когда можно уже подводить итоги прожитой жизни. Как вы оцениваете прошедшее время и что вы сейчас видите с высоты этого возраста?
- Какой бы тяжелой ни была прожитая жизнь, но не могу забыть и о тех, кто заставлял страдать и мучаться. Какие бы страдания ни выпали на мою долю, я благодарен своей судьбе. Считаю, что моя жизнь была прожита не зря, хоть какую-то пользу я принес своему народу. И это уже хорошо.
У меня есть сборник стихов, который в свое время не разрешили опубликовать. В последнее время я стал прозаиком и совсем забросил стихи. Меня могли бы арестовать из-за этих стихов в 1986 году. В то время среди ночи ко мне пришел молодой парень из КГБ и предупредил меня, чтобы я «спрятал свои написанные вещи, иначе снова отправят по этапу».
Тогда я ждал ареста каждый день. Переживал по поводу своей семьи, детей. Перед сном целовал своих малышей и мысленно прощался с ними: «Возможно сегодня меня заберут, тяжело вам будет, крошки мои». Это было в мае, и до осени я каждый день считал свои дни на свободе. Знали бы вы, какие это были мучительные дни.
Нас не арестовали не потому, что им было нас жаль. Просто в то время начались волнения в прибалтийских странах и на Кавказе, и им стало не до нас. Я бы никому не желал такое испытать – жить в ожидании ареста каждый божий день.
Как бы там ни было, мы все вытерпели. То, что тогда у меня было правильное представление, дает мне сейчас чувство удовлетворенности. Бывает, что иногда я сокрушаюсь. Когда хожу по горам, я не ищу золото для личного обогащения. Изучая народное наследие, открывал забытое, я возвращал имена батыров и поэтов. Все это не прошло без следа, и я благодарен богу за это.
Но когда вижу поколение казахов, не владеющих своим языком, то думаю: ради чего тогда мы воевали, рисковали своей жизнью, почему не прекратят этот ужас, и если так и дальше будем опускаться, то навсегда потеряем свою Родину. Эти думы мучают до слез, и душа моя неспокойна. Конечно, сердце наполняется бесконечной радостью, когда вижу наш развевающийся голубой флаг, но когда вижу такие примеры, мне хочется выть волком.
В 1995 году я считал правильным, что наш президент укрепил свою единоличную власть, так как некоторые русские националисты, казачество поднимали голову и в тот момент нужна была сильная авторитарная власть, чтобы никто не мог вмешиваться и влиять на наше государство. По этой причине я его сильно поддерживал.
Но мы не смогли эту проблему решить до конца, и сегодня все равно остаются опасения, что какие-то силы смогут взять верх. Никому дела нет до наших голосов, раздающихся из далеких аулов. Мы не можем не говорить о своих видениях будущего, о том, как должно быть. Демократические изменения очень нужны.
- Чтобы вы пожелали читателям и слушателям нашего сайта Азаттык?
- Азаттык всегда говорил о чаяниях казахов. Работавший на радио Азаттык и сидевший со мной в лагере Махмет Кулмагамбетов был сильным человеком, и я сильно горевал, когда он умер за границей, не увидев своей родины.
Я слышал, что он, живя за границей, делал передачи, рассказывающие о нас. После его передачи мы пережили ужасные моменты: дошло до того, что моих детей запичкали лекарствами, и они потеряли сознание, дома у меня провели обыск.
Даже в то время радио Азаттык вещало, что в стране есть борцы, что казахи не хотят мириться с участью рабов. Хоть я и пострадал за это, но, тем не менее, я благодарен радио Азаттык, что рассказывало о таких людях, как я. Я желаю всем, кто работает на радио Азаттык, успехов в труде.
- Спасибо за беседу.
