Очередной герой «Диалогов» — Когершын Сагиева, московская журналистка, этническая казашка родом из Кургана. На телеканале «Дождь» Когершын готовит специальные репортажи на социальные и политические темы, в том числе о нарушении прав женщин и жизни трудовых мигрантов из Центральной Азии.
«Диалоги» — проект Азаттыка, посвященный современной журналистике. Это серия интервью с журналистами, которые рассуждают о тонкостях профессии, о взаимоотношениях средств массовой информации с властью и обществом, сложностях своей работы и социально-политических событиях.
КОГЕРШЫН И РОССИЯ
Пётр Троценко: Вы родились и выросли в Кургане. Родители никогда не думали о переезде в Казахстан?
Когершын Сагиева: Курган — это приграничная с Казахстаном территория, поэтому наши родственники всегда были недалеко. Но о переезде в Казахстан родители никогда не думали. В свое время они приехали в Курган учиться и, во-первых, полюбили этот город, во-вторых, состоялись там как профессионалы. Мама всю жизнь работала в сфере медицины, и в профессиональном смысле она, конечно, была счастлива. Папа — инженер-проектировщик. Сначала он работал на заводе, но в 1990-е тот закрылся, а папа переквалифицировался и стал занимался электроникой. Так что у родителей была работа и нормально устроенная жизнь, поэтому переезжать в Казахстан они не хотели. Согласитесь, не у каждого в то время была стабильность, а дети ходили в хорошую школу.
Пётр Троценко: А вам как рослось в Кургане?
Когершын Сагиева: Абсолютно нормально. Я была там счастлива и по-прежнему люблю этот город, этот регион. Если вы имеете в виду какую-то расовую дискриминацию, то я с ней не сталкивалась. Помню, кто-то в школе обозвал меня «нерусской», я тоже как-то ответила. Это было один раз за десять лет обучения. Просто какая-то погрешность, я считаю.
Пётр Троценко: После Кургана вы переехали в Питер, а потом в Москву. Изменилось ли отношение к вам в столичных городах?
Когершын Сагиева: Я в этом смысле, наверное, непоказательный пример, потому что дискриминация обошла меня стороной. Говорят, жесткие националистические проявления были в Москве и Петербурге на рубеже 2000-х. Но я в то время жила в Кургане, в приграничной зоне, где очень много казахов и куда «столичная мода на русский национализм» не дошла. А Москва и вовсе самый многонациональный и мультикультурный город, который только можно себе представить. И когда я туда переехала, никаких радикальных проявлений национализма уже и в помине не было.
Пётр Троценко: Тем не менее отношение к трудовым мигрантам, выходцам из Центральной Азии в любом случае остается проблемным моментом. Даже в вашем репортаже говорится о том, что мигрантам в Москве живется непросто. Вы замечали дискриминацию в отношении них, когда делали этот репортаж?
Когершын Сагиева: Дискриминация всегда складывается из нескольких составляющих: она может быть расовой, социальной, религиозной, кастовой. Если человек выглядит, говорит, ведет себя как чужой, дискриминация может его коснуться. Но важно разрушать предрассудки, об этом мой репортаж «День мигранта».
Если лично обо мне, то я очень хорошо говорю по-русски, люди не понимают, кто я такая. На такого человека, как я, сложно повесить ярлык «мигрант» и посмотреть свысока: ты смотришь на девушку и не понимаешь, откуда она взялась, почему она так выглядит, почему так говорит. Наверное, в этом причина того, что я с дискриминацией не сталкиваюсь.
Пётр Троценко: Почему я обо всём этом спрашиваю. Я сам неоднократно сталкивался с тем, что в моем присутствии коренные россияне, вроде бы неглупые люди, допускали в бытовом разговоре некорректные формулировки по отношению к людям, заостряя внимание на их национальности, разрезе глаз или цвете кожи. Приходилось грубо перебивать, объяснять, почему так говорить не следует.
Когершын Сагиева: Понимаете, так как я выросла в России, то и веду себя как россиянка. Возможно, люди, которые сталкиваются с дискриминацией и ксенофобией, не знают, как себя вести, когда их обижают. Так как многие — мигранты, они не знают языка, не могут за себя постоять, и я их в этом смысле очень хорошо понимаю. Но меня довольно сложно обидеть — я могу ответить очень резко, так, что мало не покажется.
КОГЕРШЫН И ЖУРНАЛИСТИКА
Пётр Троценко: Где вы начали свою карьеру?
Когершын Сагиева: Еще в Кургане. У меня с детства была тяга к профессии. В 15 лет я услышала объявление на местной радиостанции, что им требуются корреспонденты в молодежную редакцию. Я им позвонила, меня пригласили, я сделала несколько радиосюжетов. Потом я пошла работать в телекомпанию «Регион-45», делала там сюжеты, была корреспондентом, ведущей этого телеканала.
Пётр Троценко: Почему решили переехать? Сначала в Санкт-Петербург, а потом в Москву?
Когершын Сагиева: Мне очень нравился Петербург, я думала: «Какой хороший город, как там, наверное, здорово жить, писать заметки про культуру, гулять по Невскому проспекту». Но был и прагматичный подход: в Петербурге мало денег, зарплаты у корреспондентов небольшие, и можно было бесконечно переходить с одного канала на другой, но денег в этом случае вряд ли прибавилось. Поэтому я решила переехать в Москву. На тот момент уже появился телеканал «Дождь», я была его постоянным зрителем, хотела там работать. Они искали продюсера репортажей, я прошла собеседование, и меня пригласили.
Пётр Троценко: Вы работаете на «Дожде» с 2012 года. У себя в Instagram’е вы написали, что за эти годы в России случилось многое: запреты митингов, ущемление свободы слова… Насколько трудно сейчас, да и на протяжении всех этих лет, делать свободное телевидение в таких условиях?
Когершын Сагиева: Когда ты его делаешь, не думаешь о том, что тебе трудно. Ты просто не можешь молчать. Другое дело, что ты всё равно не существуешь отдельного от того, что происходит в стране, в политике. Мы сталкивались с этими проблемами с 2014 года — во-первых, тридцатипроцентное урезание зарплат, во-вторых, отказ очень многих спикеров общаться с «Дождем», в-третьих, эмоциональное напряжение — мы все очень сильно переживали: был период, когда «Дождь» пытались закрыть, мы работали на адреналине, мы сопротивлялись, но потом наступил упадок, потому что невозможно жить в состоянии постоянной войны.
Пётр Троценко: В этом году в России ужесточили закон об иностранных агентах. Под удар попали известные СМИ — «Медиазона» и Meduza. Сайт V-Times вообще закрылся. Что вы думаете об этом законе? Станет ли еще хуже?
И сейчас я вижу, что признанные иноагентами СМИ полны сил, они находятся в сопротивлении.
Когершын Сагиева: Пока сложно оценить масштаб. «Дождь» нечто подобное уже проходил. Конечно, мы не были признаны иноагентами и, надеюсь, не будем, но в какой-то период, когда у нас отобрали эфир, канал находился в тяжелом положении. И тогда все были на подъеме, а вот потом стало трудно. И сейчас я вижу, что признанные иноагентами СМИ полны сил, они находятся в сопротивлении. Но что будет дальше — непонятно. Всё зависит от того, как они наладят возможность получения денег. Если нет финансирования — не будет и проектов. Но пока я вижу, что коллеги работают. Понимаете, не хочется быть тотальным пессимистом.
Пётр Троценко: Вы не думали об эмиграции?
Когершын Сагиева (смеется): Куда? В Казахстан?.. Эмигрировать я могла очень давно. Еще в студенческие годы я ездила на стажировку в Америку, можно было остаться там. И вообще было много возможностей уехать, безотносительно политической повестки. Можно было, при желании и стремлении, давным-давно работать в Великобритании. Но для меня очень важно, чтобы моя семья была рядом. Сейчас я живу в Москве. До родителей, конечно, не близко, но всё-таки это не из Нью-Йорка лететь. Поэтому об эмиграции я не думала.
КОГЕРШЫН И ФЕМИНИЗМ
Пётр Троценко: Поговорим о вашем подкасте «Золушка курит», где вы вместе с коллегой Вероникой Романовой рассуждаете о женщинах и современном обществе — женщина и депрессия, женщина и финансы, женщина и токсичные отношения. Можно ли сказать, что этот подкаст про феминизм?
Когершын Сагиева: Мы не придумывали так, чтобы это было про феминизм, но подкаст получился именно с таким уклоном. Мы рассматриваем жизнь с точки зрения женщины, которая не торопится заводить семью, рожать детей, которая занимается карьерой, у которой есть своя собственная жизнь. И интересы вне дома у такой женщины могут быть какие угодно — мода, здоровье, книги, деньги, и так далее. И всё это мы не рассматриваем в привязке к семейному статусу женщины. Наш подкаст могут слушать как женщины, у которых есть семья, так и женщины, которые семьи не имеют.
Понимаете, патриархальная модель общества предполагает, что женщина всё равно существует в парадигме заботы о своей семье. И в этом смысле Россия не сильно отличается от Казахстана. Здесь прежде всего женщины думают о замужестве, о заботе о детях и так далее. Так как в нашем подкасте нет подобной привязки, то в таких странах, как Россия, это можно назвать это фемуклоном.
Я общаюсь с подругами, которые живут, например, в Кургане, и без семьи они свою жизнь не представляют. И это абсолютно нормально, в том смысле, что Россия на самом деле тоже очень семейная и патриархальная страна, может быть, не в такой степени, как Казахстан, но всё-таки. И для женщины на первом месте стоит забота о детях, приготовление еды и так далее. А карьера — уж как сложится. Чаще всего никак.
Пётр Троценко: В этом плане вашу семью можно назвать традиционной?
Когершын Сагиева: Да, конечно.
Пётр Троценко: То есть вас постоянно спрашивают: когда выйдешь замуж, а вот внуков бы…
Когершын Сагиева: С одной стороны, мои родители — традиционные люди, у нас классическая семья. Но прежде всего они думают о благе своих детей и никогда не давят ни на меня, ни на моего брата. Главное, чтобы мы были счастливы. Они не рассматривают вариант, чтобы кого-то насильно женить или настоять на замужестве. Для них это вообще неприемлемо. Мои родители всегда работали, и они понимают, что современному человеку, чтобы состояться профессионально и иметь нормальный достаток, нужно заниматься карьерой. Потому что, если делать ставку на семью, сложно говорить о стабильном доходе.
Пётр Троценко: Мы говорили о том, что в России нарушают права журналистов. А как обстоят дела с правами женщин?
Когершын Сагиева: Не могу сказать, что права женщин ограничиваются так, как права журналистов, но вообще дела обстоят плохо. Вы знаете, что тема домашнего насилия обсуждается в России уже не первый год. Законопроект о домашнем насилии сейчас разработан, но все те рекомендации, которые давали правозащитники, совершенно не учтены. И каким будет этот закон, будет ли он вообще принят — неизвестно.
Пётр Троценко: В проекте «Диалоги» в финале беседы я обычно спрашиваю: «Какой вы видите казахстанскую журналистику через десять лет?» Для вас я сформулирую вопрос иначе: какой вы видите жизнь в России через десять лет?
Когершын Сагиева: Понятное дело, что мы находимся в эпохе застоя, прежде всего политического, и я не удивлюсь, если он продлится десятилетия. Но жизнь — такая непредсказуемая штука: ты никогда не знаешь, что будет завтра. Поэтому я не исключаю того, что всё может поменяться в любой момент. Вокруг меня много людей, которые пессимистично настроены. Они говорят: всё будет либо плохо, либо еще хуже. Но я не хочу в это верить — мне кажется, что в любой момент всё может измениться. И, возможно, в лучшую сторону.
КОММЕНТАРИИ