Часть третья
Первые шаги на американской земли. Скорей бы уснуть
АЗИЗА
Езда по бруклинским улицам меня вначале даже несколько разочаровала – грязноватые улочки, оградки, невысокие дома, расписанные граффити железобетонные заборы метро или еще чего-то. И траффик – так ньюйоркцы называют пробки.
Вид на Бруклинский мост в Нью-Йорке.
Но выскочили на Бруклинский мост – такой обзор и небоскребы в полный рост. Потолкались по улицам-колодцам Манхэттена, проехали по мосту Джорджа Вашингтона. И вот мы уже на многорядном шоссе, едем в Рокленд – то самое место, которое я видела в полете во сне.
Солнце клонится к западу, тени удлиняются, разговор плавно затухает. За эти два часа езды по Нью-Йорку все новости рассказаны, и подкрадывается усталость. Между тем в голове всё кипит в попытках установить ассоциативный мост между предыдущим жизненным опытом и тем, что я только что увидела и вижу в данный момент.
Моя особенность в том, что в новых для меня местах сознание ставит задание с очень высоким приоритетом и отключается (почти), а подсознание начинает перебор данных и это настолько его загружает, что некоторые рутинные операции вроде сглатывания слюны или вдоха проскальзывают. Если сказать, что самоощущение до нахождения ответа плохое, – значит приукрасить.
Наконец словно разряд прошил мою голову – да это же Сочи! Та же влажность, та же растительность, только вместо моря – океан, а вместо высоких кавказских гор – каменистые, в трещинах холмы Рокленда. Сразу стало легко – нашла-таки себя в этом далеком до сего момента мире – и чуть завидно: ничего себе, ньюйоркцы-то в курортном месте живут и трудятся!
Отступила усталость, и, как всегда в такие моменты подъема духа, вспомнились стихи, но на сей раз – ироничные, нашенского сэра Хрюклика:
Мне хорошо на улицах Америки,
Не потому, что сытно и тепло,
Не потому, что чистенькие скверики,
И крайне редко – пьяное мурло.
Нет, дело в том, что здесь – доброжелательно:
Располагает взгляд, приветлив жест.
Здесь очень мало нахренпосылателей,
А те, что есть, пришли из дальних мест.
И шествую неспешно в день погожий я,
И встречные – с улыбкой на устах,
И не пройдёт прохожий с козьей рожею,
От злобы и от ругани устав.
Между тем вот она, одноэтажная Америка, вовсе даже не ильфопетровская, а познероургантская! Это не Бруклин с его изгородями, это – свободно стоящие среди деревьев уютные домики, окруженные лужайками, газонами, цветниками.
Эмпайр Стейт Билдинг, 102-этажный небоскрёб расположенный в Нью-Йорке на острове Манхэттен. 24 августа 2010 года.
Девочка Элли попала в страну Жевунов, и где-то здесь начинается дорога из желтого кирпича, ведущая в Изумрудный город.
Вообще-то я не склонна к экзальтации, но сейчас украдкой вытираю слезу. И пусть всё не совсем так, пусть здесь, как и везде в мире, мужчины и женщины много и трудно работают, но дайте же мне, черт побери, хоть ненадолго побыть восторженной маленькой девочкой с золотым ключиком в руках!
Дайте открыть ту дверцу, за которой лежит Волшебная книга с надписью «Декларация независимости» со словами: «Все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых».
Пусть это только декларация, я не хочу сейчас слышать слова типа «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Я сейчас здесь, где она провозглашена, и я прилетела оттуда, где этого нет. Вот и всё – это мой argumentum ad hominem («аргумент для человека» – с латинского). И это делает меня сильнее. Если вы не видите ничего особенного в этом, поезжайте в мою бедную страну, найдите и покажите мне что-то похожее.
Ведь для того, чтобы куда-то идти, надо сначала определиться со своим местонахождением, отправной точкой – иначе действительно можно попасть в ад.
Так задайте себе и товарищам благороднейшее из желаний самой сильной воли, и пусть оно будет путеводной звездой, горящим сердцем Данко. Тогда есть, зачем «бороться и искать, найти и не сдаваться».
У нас на обломках Советского Союза власть упала в руки нищих духом, неспособных к полету мысли и с менталитетом «как бы что где украсть». И если бы не возросшее внимание Запада к поступающим грязным деньгам и возросшим рискам для отправляющих сюда свое нечестно нажитое высокопоставленных коррупционеров, то неизвестно, была бы у нас даже та толика свободы, какая есть сейчас.
Где же счастье как интегральный показатель качества жизни человека, для чего должно учреждаться государство? Не хочу я думать сейчас о том, что оставила в десяти тысячах километров позади…
Снова раздваиваюсь в мыслях своих и… Большая, уверенная, сильная, я подхватываю и, целуя, сжимаю в объятиях себя – маленькую, смешную, с огромным белым бантом в косичке. Ради такого экзорцизма в смысле изгнания из себя негативных эмоций стоит пролететь полмира.
Машина останавливается у одного из домиков. Здесь я буду жить. За крохотным палисадником – заставленное по краям горшками с яркими цветами большое крыльцо.
Открываю стеклянную дверь и попадаю в прихожую с креслами, столиком и большим телевизором – монитором. Справа – лестница на второй этаж, прямо – вход в зал.
Поднимаюсь на второй этаж, мне указывают мою спальню.
Отправляюсь в душ, а затем, немного посвежевшая, спускаюсь вниз, к друзьям.
Едем отмечать мой приезд в молл – огромный торговый центр, такие появились сейчас и в Центральной Азии.
За ужином со свечами, живой беседой в итальянском ресторане на третьем этаже километрового молла наступает наконец полночь – завершились сутки, длившиеся для меня 33 часа.
Мы возвращаемся домой, я ложусь на кровать – но сон не идет, несмотря на усталость. В голове крутятся эпизоды из виденного и пережитого сегодня.
АЗАМАТ
Диктор объявляет конечную станцию – Ямайка. По длинному коридору прохожу к турникету. Перед ним стоят автоматы, куда вставляю свою банковскую карту, и с помощью служащего покупаю за 20 долларов метрокарту – одна поездка на аэропоезде стоит пять долларов, а в метро – два доллара. Чем больше сумма, заплаченная за метрокарту, тем больше скидки.
Азамат, один из героев этого путевого очерка.
Прохожу по переходу над поездами в Лонг Айленд и спускаюсь на лифте в метро, или, как говорят в Америке, сабвей. Провожу метрокартой по считывателю – на табло загорается Go («Иди»). Но пройти через турникет с большой сумкой я не могу – это цилиндр диаметром полтора метра и высотой два, из прутьев. Растерянно оглядываюсь вокруг – служащий из будки машет мне рукой в направлении двери. Подхожу, он нажимает на кнопку, дверь открывается, и я прохожу к поездам.
По одному пути здесь проходят разные поезда, которые на карте метро обозначены разными цветами. Мне нужен поезд E – вот он и подошел.
Мне ехать долго, с пересадкой – до 125-й улицы в негритянском районе Гарлем, где на пересечении с Пятой авеню находится хостел Hotspot. Это дешевое общежитие, где за 11–15 долларов можно поселиться в номере на десять человек.
В полупустом вагоне разглядываю пассажиров, прислушиваюсь. Моего знания английского недостаточно, чтобы понять бормотание машиниста на остановках, но хватает, чтобы вычленить из разговоров вокруг меня наиболее часто произносимое слово – бакс, доллар. Сейчас, во времена кризиса, явно видно, что людям приходится нелегко, – потому и много разговором о деньгах. Может, и в более благословенные времена люди здесь тоже много говорили об этом, не знаю. Надеюсь на ваши комментарии.
Кстати, о комментах, как сейчас говорят.
На предыдущий блог пришло много серьезных постов, содержащих как конструктивную критику изложения, так и дискуссионные соображения. Первые я с благодарностью принимаю, а вторые меня озадачили. Мол, автор хнычет, меланхолик и зачем-то поперся через Москву. До этого я думал, что целевая аудитория блога проживает в Казахстане и других странах Центральной Азии, но оказалось, что очень много сообщений от россиян, которые болезненно реагируют даже на самую мягкую критику порядков в России. Значит, это актуально. Людей беспокоят мрачные перспективы, поэтому они пишут длинные тексты на мои незатейливые «Заметки постороннего».
Мой ответ вам, кому надо выживать на раскинувшейся в одиннадцать часовых поясов территории (уже всё ясней и ясней – не стране). Совсем непостороннего. Если большинство населения видит будущее в мрачных тонах, то так тому и быть – не надо к гадалке ходить. Узнаете свой слог?
Как никогда, теперь актуальны для России слова Томаса Джефферсона: «Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну».
Что касается меня, уважаемые читатели, то я исполню ваши пожелания и обратно через Россию не полечу – из опасения за целостность своей ауры. Она, может, несравнима с аурой Кришнамурти, но всё ж своя. Жалко вас, но себя жалею больше. Выкарабкивайтесь же вместе, бывшие соотечественники мои (в такое время правильно сказать: Братья и Сестры), чтоб не пропасть поодиночке. И как бы какая-то часть меня ни сторонилась России, в душе всегда будет для нее место, а если не верите – перечитайте Абая, он куда как получше меня об этом написал.
Это было отступление – возвращаюсь к впечатлениям. По поводу пассажиров тут же выработался стереотип – fatland, страна толстых. На свежий взгляд, их чересчур много.
Пока разглядывал гомосексуальную пару напротив – разговаривают между собой тихо, уважительно, но одежда, прическа, макияж по принципу «все напоказ», из другого вагона появился или пьяный, или обкуренный высокий худощавый негр. Если до этого он громогласно «рэпил» для всех и ни для кого в частности, то, увидев меня, сел рядом и продолжил свое представление для одного зрителя.
Недовольный моим отсутствующим видом, он придвинулся до полуметра и стал орать что-то так, что мне пришлось пересесть на другое место во избежание досрочной тугоухости. Лишенный благодарной аудитории, «репист» встал и, продолжая орать и вихляться, прошел в следующий вагон. Да уж, никто никого не тронул, но уровень адреналина поднялся.
И вообще маленькая голова с идиотской прической этого поклонника рэпа похожа на репу – такая у меня защитная реакция, сами понимаете.
Народу в вагоне меж тем прибавилось, процесс синхронизации текущего местоположения с картой метро и проскакивающих названий станций усложнился – то схему загородят, то станцию не успеваю опознать. Стало не до наблюдений.
Но вот, наконец, станция пересадки – 42-я стрит. Иду по длинному подземному переходу с изображенными на кафеле сценками нью-йоркской жизни полувековой давности. На перроне, где останавливается поезд С, сидит толстый негр с короткой стрижкой в окружении пластиковых тазов и тазиков и самозабвенно выстукивает по ним барабанными палочками какой-то сложный ритм.
Пот градом катит с него, но он – в процессе, он – творит музыку. Хотя я не увидел, чтобы ему кто-то подал за время ожидания. Думаю, что подают, если сидит.
На соседней пустой платформе стоит большой мешок с мусором – по нему бегают крысы. Зрелище не самое приятное – но тут подходит мой поезд.
В вагоне много латиноамериканцев, негров, китайцев. Кстати, здесь политкорректно называть негров черными – blacks, а если говорить negro, то есть черные, но в переводе с испанского, могут быть неприятности. Неисповедимы пути твои, Всевышний!
Выхожу на 125-ю, прохожу квартал вперед, сворачиваю направо и иду по улице, которую я как будто только что видел в голливудском блокбастере – кирпичные дома, маленькие балкончики, ступени, входные двери. А вот и вывеска моего хостела.
Захожу в небольшой холл, где сидит много молодежи с ноутбуками. Значит, здесь есть точка вай-фай-доступа, протягиваю портье распечатку брони и паспорт.
Регистрация, получение пластиковой карты для входа в доступные двери – входную, в коридор, в номер.
Прохожу в «свой» номер по узкой лестнице на пятый этаж. В коридоре слева двери в душ, туалет; справа – в комнаты.
Захожу – пять двухъярусных кроватей. Никого – это хорошо, есть время оглядеться и привыкнуть.
Переодеваюсь, иду в душ, возвращаюсь. Да уж, в комнате нет еще и половины постояльцев, но уже тесновато. Пара итальянских студенток, татуированный от кончиков ушей до пяток американец, лежащая почти без чувств старушка и трогательно ухаживающий за ней дряхлый старичок, ее муж.
Понимаю, что, если сейчас не лягу и не засну, мне будет плохо. Позднее, по мере наполнения комнаты, вопрос сна станет проблематичным, а организм настоятельно требует релаксации. Забираюсь на второй ярус и мгновенно проваливаюсь в сон.
Первые шаги на американской земли. Скорей бы уснуть
АЗИЗА
Езда по бруклинским улицам меня вначале даже несколько разочаровала – грязноватые улочки, оградки, невысокие дома, расписанные граффити железобетонные заборы метро или еще чего-то. И траффик – так ньюйоркцы называют пробки.
Солнце клонится к западу, тени удлиняются, разговор плавно затухает. За эти два часа езды по Нью-Йорку все новости рассказаны, и подкрадывается усталость. Между тем в голове всё кипит в попытках установить ассоциативный мост между предыдущим жизненным опытом и тем, что я только что увидела и вижу в данный момент.
Моя особенность в том, что в новых для меня местах сознание ставит задание с очень высоким приоритетом и отключается (почти), а подсознание начинает перебор данных и это настолько его загружает, что некоторые рутинные операции вроде сглатывания слюны или вдоха проскальзывают. Если сказать, что самоощущение до нахождения ответа плохое, – значит приукрасить.
Наконец словно разряд прошил мою голову – да это же Сочи! Та же влажность, та же растительность, только вместо моря – океан, а вместо высоких кавказских гор – каменистые, в трещинах холмы Рокленда. Сразу стало легко – нашла-таки себя в этом далеком до сего момента мире – и чуть завидно: ничего себе, ньюйоркцы-то в курортном месте живут и трудятся!
Отступила усталость, и, как всегда в такие моменты подъема духа, вспомнились стихи, но на сей раз – ироничные, нашенского сэра Хрюклика:
Мне хорошо на улицах Америки,
Не потому, что сытно и тепло,
Не потому, что чистенькие скверики,
И крайне редко – пьяное мурло.
Нет, дело в том, что здесь – доброжелательно:
Располагает взгляд, приветлив жест.
Здесь очень мало нахренпосылателей,
А те, что есть, пришли из дальних мест.
И шествую неспешно в день погожий я,
И встречные – с улыбкой на устах,
И не пройдёт прохожий с козьей рожею,
От злобы и от ругани устав.
Между тем вот она, одноэтажная Америка, вовсе даже не ильфопетровская, а познероургантская! Это не Бруклин с его изгородями, это – свободно стоящие среди деревьев уютные домики, окруженные лужайками, газонами, цветниками.
Вообще-то я не склонна к экзальтации, но сейчас украдкой вытираю слезу. И пусть всё не совсем так, пусть здесь, как и везде в мире, мужчины и женщины много и трудно работают, но дайте же мне, черт побери, хоть ненадолго побыть восторженной маленькой девочкой с золотым ключиком в руках!
Дайте открыть ту дверцу, за которой лежит Волшебная книга с надписью «Декларация независимости» со словами: «Все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых».
Пусть это только декларация, я не хочу сейчас слышать слова типа «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Я сейчас здесь, где она провозглашена, и я прилетела оттуда, где этого нет. Вот и всё – это мой argumentum ad hominem («аргумент для человека» – с латинского). И это делает меня сильнее. Если вы не видите ничего особенного в этом, поезжайте в мою бедную страну, найдите и покажите мне что-то похожее.
Ведь для того, чтобы куда-то идти, надо сначала определиться со своим местонахождением, отправной точкой – иначе действительно можно попасть в ад.
Так задайте себе и товарищам благороднейшее из желаний самой сильной воли, и пусть оно будет путеводной звездой, горящим сердцем Данко. Тогда есть, зачем «бороться и искать, найти и не сдаваться».
У нас на обломках Советского Союза власть упала в руки нищих духом, неспособных к полету мысли и с менталитетом «как бы что где украсть». И если бы не возросшее внимание Запада к поступающим грязным деньгам и возросшим рискам для отправляющих сюда свое нечестно нажитое высокопоставленных коррупционеров, то неизвестно, была бы у нас даже та толика свободы, какая есть сейчас.
Где же счастье как интегральный показатель качества жизни человека, для чего должно учреждаться государство? Не хочу я думать сейчас о том, что оставила в десяти тысячах километров позади…
Снова раздваиваюсь в мыслях своих и… Большая, уверенная, сильная, я подхватываю и, целуя, сжимаю в объятиях себя – маленькую, смешную, с огромным белым бантом в косичке. Ради такого экзорцизма в смысле изгнания из себя негативных эмоций стоит пролететь полмира.
Машина останавливается у одного из домиков. Здесь я буду жить. За крохотным палисадником – заставленное по краям горшками с яркими цветами большое крыльцо.
Открываю стеклянную дверь и попадаю в прихожую с креслами, столиком и большим телевизором – монитором. Справа – лестница на второй этаж, прямо – вход в зал.
Поднимаюсь на второй этаж, мне указывают мою спальню.
Отправляюсь в душ, а затем, немного посвежевшая, спускаюсь вниз, к друзьям.
Едем отмечать мой приезд в молл – огромный торговый центр, такие появились сейчас и в Центральной Азии.
За ужином со свечами, живой беседой в итальянском ресторане на третьем этаже километрового молла наступает наконец полночь – завершились сутки, длившиеся для меня 33 часа.
Мы возвращаемся домой, я ложусь на кровать – но сон не идет, несмотря на усталость. В голове крутятся эпизоды из виденного и пережитого сегодня.
АЗАМАТ
Диктор объявляет конечную станцию – Ямайка. По длинному коридору прохожу к турникету. Перед ним стоят автоматы, куда вставляю свою банковскую карту, и с помощью служащего покупаю за 20 долларов метрокарту – одна поездка на аэропоезде стоит пять долларов, а в метро – два доллара. Чем больше сумма, заплаченная за метрокарту, тем больше скидки.
По одному пути здесь проходят разные поезда, которые на карте метро обозначены разными цветами. Мне нужен поезд E – вот он и подошел.
Мне ехать долго, с пересадкой – до 125-й улицы в негритянском районе Гарлем, где на пересечении с Пятой авеню находится хостел Hotspot. Это дешевое общежитие, где за 11–15 долларов можно поселиться в номере на десять человек.
В полупустом вагоне разглядываю пассажиров, прислушиваюсь. Моего знания английского недостаточно, чтобы понять бормотание машиниста на остановках, но хватает, чтобы вычленить из разговоров вокруг меня наиболее часто произносимое слово – бакс, доллар. Сейчас, во времена кризиса, явно видно, что людям приходится нелегко, – потому и много разговором о деньгах. Может, и в более благословенные времена люди здесь тоже много говорили об этом, не знаю. Надеюсь на ваши комментарии.
Кстати, о комментах, как сейчас говорят.
На предыдущий блог пришло много серьезных постов, содержащих как конструктивную критику изложения, так и дискуссионные соображения. Первые я с благодарностью принимаю, а вторые меня озадачили. Мол, автор хнычет, меланхолик и зачем-то поперся через Москву. До этого я думал, что целевая аудитория блога проживает в Казахстане и других странах Центральной Азии, но оказалось, что очень много сообщений от россиян, которые болезненно реагируют даже на самую мягкую критику порядков в России. Значит, это актуально. Людей беспокоят мрачные перспективы, поэтому они пишут длинные тексты на мои незатейливые «Заметки постороннего».
Мой ответ вам, кому надо выживать на раскинувшейся в одиннадцать часовых поясов территории (уже всё ясней и ясней – не стране). Совсем непостороннего. Если большинство населения видит будущее в мрачных тонах, то так тому и быть – не надо к гадалке ходить. Узнаете свой слог?
Как никогда, теперь актуальны для России слова Томаса Джефферсона: «Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну».
Что касается меня, уважаемые читатели, то я исполню ваши пожелания и обратно через Россию не полечу – из опасения за целостность своей ауры. Она, может, несравнима с аурой Кришнамурти, но всё ж своя. Жалко вас, но себя жалею больше. Выкарабкивайтесь же вместе, бывшие соотечественники мои (в такое время правильно сказать: Братья и Сестры), чтоб не пропасть поодиночке. И как бы какая-то часть меня ни сторонилась России, в душе всегда будет для нее место, а если не верите – перечитайте Абая, он куда как получше меня об этом написал.
Это было отступление – возвращаюсь к впечатлениям. По поводу пассажиров тут же выработался стереотип – fatland, страна толстых. На свежий взгляд, их чересчур много.
Пока разглядывал гомосексуальную пару напротив – разговаривают между собой тихо, уважительно, но одежда, прическа, макияж по принципу «все напоказ», из другого вагона появился или пьяный, или обкуренный высокий худощавый негр. Если до этого он громогласно «рэпил» для всех и ни для кого в частности, то, увидев меня, сел рядом и продолжил свое представление для одного зрителя.
Недовольный моим отсутствующим видом, он придвинулся до полуметра и стал орать что-то так, что мне пришлось пересесть на другое место во избежание досрочной тугоухости. Лишенный благодарной аудитории, «репист» встал и, продолжая орать и вихляться, прошел в следующий вагон. Да уж, никто никого не тронул, но уровень адреналина поднялся.
И вообще маленькая голова с идиотской прической этого поклонника рэпа похожа на репу – такая у меня защитная реакция, сами понимаете.
Народу в вагоне меж тем прибавилось, процесс синхронизации текущего местоположения с картой метро и проскакивающих названий станций усложнился – то схему загородят, то станцию не успеваю опознать. Стало не до наблюдений.
Но вот, наконец, станция пересадки – 42-я стрит. Иду по длинному подземному переходу с изображенными на кафеле сценками нью-йоркской жизни полувековой давности. На перроне, где останавливается поезд С, сидит толстый негр с короткой стрижкой в окружении пластиковых тазов и тазиков и самозабвенно выстукивает по ним барабанными палочками какой-то сложный ритм.
Пот градом катит с него, но он – в процессе, он – творит музыку. Хотя я не увидел, чтобы ему кто-то подал за время ожидания. Думаю, что подают, если сидит.
На соседней пустой платформе стоит большой мешок с мусором – по нему бегают крысы. Зрелище не самое приятное – но тут подходит мой поезд.
В вагоне много латиноамериканцев, негров, китайцев. Кстати, здесь политкорректно называть негров черными – blacks, а если говорить negro, то есть черные, но в переводе с испанского, могут быть неприятности. Неисповедимы пути твои, Всевышний!
Выхожу на 125-ю, прохожу квартал вперед, сворачиваю направо и иду по улице, которую я как будто только что видел в голливудском блокбастере – кирпичные дома, маленькие балкончики, ступени, входные двери. А вот и вывеска моего хостела.
Захожу в небольшой холл, где сидит много молодежи с ноутбуками. Значит, здесь есть точка вай-фай-доступа, протягиваю портье распечатку брони и паспорт.
Регистрация, получение пластиковой карты для входа в доступные двери – входную, в коридор, в номер.
Прохожу в «свой» номер по узкой лестнице на пятый этаж. В коридоре слева двери в душ, туалет; справа – в комнаты.
Захожу – пять двухъярусных кроватей. Никого – это хорошо, есть время оглядеться и привыкнуть.
Переодеваюсь, иду в душ, возвращаюсь. Да уж, в комнате нет еще и половины постояльцев, но уже тесновато. Пара итальянских студенток, татуированный от кончиков ушей до пяток американец, лежащая почти без чувств старушка и трогательно ухаживающий за ней дряхлый старичок, ее муж.
Понимаю, что, если сейчас не лягу и не засну, мне будет плохо. Позднее, по мере наполнения комнаты, вопрос сна станет проблематичным, а организм настоятельно требует релаксации. Забираюсь на второй ярус и мгновенно проваливаюсь в сон.
